чтобы окончилось все хорошо!.. Видимо, самъ Господь Богъ помогаетъ этому врагу: если бы пришелъ онъ и въ маломъ числѣ, то до сихъ поръ взялъ бы и Вильну и всю Литву»[1]. Не менѣе любопытны помѣщенные во второмъ отдѣлѣ четвертаго тома отрывки изъ «Theatrum Europaeum». «Витебскъ—самая лучшая крѣпость во всей Литвѣ,—читаемъ мы здѣсь, между прочимъ,—все еще держался, несмотря на то, что 20,000 москвитянъ осаждали его съ 20 пушками. Поляки старались освободить его силою отъ осады, но они не были готовы къ походу… Литовскій корпусъ мало-по-малу усилился польскими войсками до 20,000 и двинулся по направленію къ Борисову, чтобы освободить Витебскъ. Объ этомъ въ городѣ стало извѣстно, что московиты заставили его начать переговоры о сдачѣ, а гарнизонъ обѣщалъ выступить, если не получитъ помощи въ теченіе двухъ недѣль. Однако, осажденные храбро защищались противъ непріятеля, такъ что отправили цѣлые корабли съ убитыми передъ городомъ московитами. Наконецъ, однако, пала крѣпость Витебскъ (послѣдняя въ польской Руси) послѣ четырехмѣсячной храброй защиты»[2].
Извлеченія изъ польской лѣтописи Коховскаго,—одного изъ лучшихъ и серьезнѣйшихъ польскихъ писателей семнадцатаго вѣка, послѣдователя идей эпохи возрожденія наукъ и искусствъ въ Зап. Европѣ,—весьма содержательны и характеризуютъ политическіе взгляды верхнихъ слоевъ польскаго образованнаго общества, взгляды, къ сожалѣнію, во многихъ отношеніяхъ очень односторонніе. Такъ, напримѣръ, о поводахъ войны 1654—1667 года находимъ слѣдующее странное разсужденіе. «Если,—говоритъ Коховскій,—мы будемъ искать причинъ къ войнѣ, то, кромѣ старыхъ и пустыхъ притязаній, не найдемъ къ ней никакого повода; развѣ то, что притязательный къ присвоенію титуловъ монархъ, считая себя покровителемъ греческой церкви, обвинялъ короля въ преслѣдованіи вѣры, въ то время, когда король усмирялъ оружіемъ возставшихъ своихъ подданныхъ»[3]. Въ другихъ случаяхъ, однако, Коховскій обнаруживаетъ въ своихъ сужденіяхъ не мало здраваго смысла. Такъ, о московской Руси онъ говоритъ буквально слѣдующее: «Этотъ сосѣдній намъ народъ, или не забывая прежнихъ пораженій, или опасаясь нашего большого могущества, искони враждебенъ намъ (полякамъ), хотя внѣшнимъ видомъ, языкомъ, нравами, а также несеніемъ военной повинности не особенно отличается отъ
- ↑ См. «Вит. Стар.», т. IV, отд. II, стр. 357.
- ↑ См. «Вит. Стар.», т. IV, отд. II, стр. 363.
- ↑ См. «Вит. Стар.», т. IV, отд. II, стр. 367.
чтобы окончилось всё хорошо!.. Видимо, сам Господь Бог помогает этому врагу: если бы пришёл он и в малом числе, то до сих пор взял бы и Вильну и всю Литву»[1]. Не менее любопытны помещённые во втором отделе четвёртого тома отрывки из «Theatrum Europaeum». «Витебск — самая лучшая крепость во всей Литве, — читаем мы здесь, между прочим, — всё ещё держался, несмотря на то, что 20,000 москвитян осаждали его с 20 пушками. Поляки старались освободить его силою от осады, но они не были готовы к походу… Литовский корпус мало-помалу усилился польскими войсками до 20,000 и двинулся по направлению к Борисову, чтобы освободить Витебск. Об этом в городе стало известно, что московиты заставили его начать переговоры о сдаче, а гарнизон обещал выступить, если не получит помощи в течение двух недель. Однако, осаждённые храбро защищались против неприятеля, так что отправили целые корабли с убитыми перед городом московитами. Наконец, однако, пала крепость Витебск (последняя в польской Руси) после четырёхмесячной храброй защиты»[2].
Извлечения из польской летописи Коховского, — одного из лучших и серьёзнейших польских писателей семнадцатого века, последователя идей эпохи возрождения наук и искусств в Зап. Европе, — весьма содержательны и характеризуют политические взгляды верхних слоёв польского образованного общества, взгляды, к сожалению, во многих отношениях очень односторонние. Так, например, о поводах войны 1654—1667 года находим следующее странное рассуждение. «Если, — говорит Коховский, — мы будем искать причин к войне, то, кроме старых и пустых притязаний, не найдём к ней никакого повода; разве то, что притязательный к присвоению титулов монарх, считая себя покровителем греческой церкви, обвинял короля в преследовании веры, в то время, когда король усмирял оружием восставших своих подданных»[3]. В других случаях, однако, Коховский обнаруживает в своих суждениях немало здравого смысла. Так, о московской Руси он говорит буквально следующее: «Этот соседний нам народ, или не забывая прежних поражений, или опасаясь нашего большого могущества, искони враждебен нам (полякам), хотя внешним видом, языком, нравами, а также несением военной повинности не особенно отличается от
