- Диво это, братъ Василiй,
Какъ умудрилъ его Господь рѣчами!
Насъ, стариковъ, къ себѣ сбираетъ на домъ,
Да и бесѣдуемъ до поздней ночи:
Ты, какъ дуракъ, сидишь разиня ротъ,
Вотъ такъ тебя слеза и прошибаетъ,
Все слушалъ бы, кажись, и не ушелъ бы.
Вотъ какова его бесѣда!
- Что же
Онъ говоритъ такое?
- Эхъ, братъ Вася,
Зачѣмъ тебѣ чужое дѣло знать!
Чай, своего довольно!
- Не чужiе
Ни ты, ни онъ: свои, чуть не родные.
Свои-то мы свои, да вотъ что, другъ:
Ужь очень это дѣло-то велико,
А у тебя языкъ некстати дологъ.
А, вѣришь ли, такъ душу и мутитъ,
Когда святое дѣло осрамляютъ
Рѣчами праздными. Зѣло противно!
Какъ если песъ какой нечистымъ рыломъ
Нанюхаетъ на трапезѣ хлѣбъ-соль:
Такъ все одно и это.
- Я, Аксенычъ,
Вотъ видитъ Богъ, ни слова!
- Не божись!
Ну, слушай: да языкъ-то за зубами
Подерживай! Затѣи-то велики,
А что дастъ Богъ, увидимъ. Самъ ты знаешь,
Что вѣра гибнетъ, что ругатель-врагъ
Насъ одолѣл, что православнымъ тѣсно,
Что стонъ и плачъ сиротъ и горькихъ вдовъ,
