полупрозрачными пальцами. Улыбка на лицѣ Ковалева раздвинулась еще далѣе, когда онъ увидѣлъ изъ-подъ шляпки ея кругленькій, яркой бѣлизны подбородокъ, и часть щеки, осененной цвѣтомъ первой весенней розы. Но вдругъ онъ отскочилъ, какъ будто бы обжегшись. Онъ вспомнилъ, что у него вмѣсто носа совершенно нѣтъ ничего, и слезы выдавились изъ глазъ его. Онъ оборотился съ тѣмъ, чтобы напрямикъ сказать господину въ мундирѣ, что онъ только прикинулся статскимъ совѣтникомъ, что онъ плутъ и подлецъ, и что онъ больше ничего какъ только его собственный носъ… Но носа уже не было: онъ, успѣлъ ускакать вѣроятно опять къ кому нибудь съ визитомъ.
Это повергло Ковалева въ отчаяніе. Онъ пошелъ назадъ, и остановился съ минуту подъ колоннадою, тщательно смотря во всѣ стороны, не попадется ли гдѣ носъ. Онъ очень хорошо помнилъ, что шляпа на немъ была съ плюмажемъ, и мундиръ съ золотымъ шитьемъ; но шинель не замѣтилъ, ни цвѣта его кареты, ни лошадей, ни даже того, былъ ли у него сзади какой нибудь лакей и въ какой ливреѣ. Притомъ каретъ неслось такое множество взадъ и впередъ и съ такою быстротою, что трудно было даже приметить; но еслибы и примѣтилъ онъ какую нибудь изъ нихъ, то не имѣлъ бы ни какихъ средствъ остановить. День былъ прекрасный и солнечный. На Невскомъ народу была тьма. Дамъ цѣлый цвѣточный водопадъ сыпался по всему тротуару, начиная отъ Полицейскаго до Анички-
