Наконецъ пришло то время, что я сама охотно поѣхала въ вагенбургъ! Въ вагенбургъ, столь прежде презираемый! Поѣхала, не бывъ жестоко раненною!... Что можетъ храбрость противъ холода?
Оставя эскадронъ, я поѣхала, въ сопровожденіи одного улана, по дорогѣ къ вагенбургу, едва удерживаясь отъ болѣзненнаго стона. Я не могла ѣхать далѣе Бородина, и остановилась въ этомъ селеніи; оно изъ конца въ конецъ было наполнено ранеными; ища безполезно избы, кудабъ меня пустили, и получая вездѣ отказъ, рѣшилась я войти и занять мѣсто, не спрашивая согласія; отворивъ дверь одной обширной и темной какъ могила избы крестьянской, была я встрѣчена двадцатью голосами, болѣзненно кричащими ко мнѣ изъ глубины этаго мрака: «Кто тамъ! За чѣмъ? Затвори двери! Что тебѣ надобно?. Кто такой пришелъ.....» Я отвѣчала, что я Уланской Офицеръ, раненъ, не могу найти квартиры, и прошу ихъ позволить мнѣ переночевать здѣсь. — Нельзя, нельзя! закричало вдругъ нѣсколько голосовъ; здѣсь раненой Полковникъ и намъ самимъ тѣсно. — «Ну, такъ раненой Полковникъ долженъ по себѣ знать, что въ такомъ положеніи трудно искать квартиры, и какъ бы ни было вамъ тѣсно, но вы должны были бы предложить мнѣ остаться между вами, а не выгонять». На эту проповѣдь отвѣчалъ мнѣ кто-то отрывисто: — ну, пожалуй оставайтесь, вамъ негдѣ будетъ лечь. — «Это уже моя забота,» отвѣчала я, и обрадовавшись, что наконецъ вижу себя въ теплѣ, взлѣзла на печь и легла на
