всякаго порученія, если только исполнять его надобно было вмѣстѣ съ моею командою. Никогда, никогда уже нельзя будетъ повѣрить имъ! Правду говорилъ Е., что трусъ солдатъ не долженъ жить. Тогда такое заключеніе казалось мнѣ жестокимъ, но теперь вижу, что это истина, постигнутая великимъ умомъ необыкновеннаго человѣка. Лѣнивый земледѣлецъ, расточительный купецъ, вольнодумецъ-священникъ, всѣ они имѣютъ порокъ противоположный ихъ званію и выгодамъ, но и они вредны только себѣ: бѣдность и презрѣніе остается имъ въ удѣлъ. Но трусъ солдатъ!!... у меня нѣтъ словъ изобразить всю великость зла, какое можетъ сдѣлать одинъ ничтожный, робкій негодяй для цѣлой арміи!... И въ теперешнемъ случаѣ какія бѣды навлекло бы на мою голову одно только то, что трусъ испугался своей тѣни, убѣжалъ, увлекъ за собою другихъ, былъ бы причиною ложнаго донесенія, напрасной тревоги всего войска! Нѣтъ, робкій солдатъ не долженъ жить: Е. правъ!
Эти размышленія занимали меня до разсвѣта. Ведеты наши были смѣнены; трусовъ наказали больно унтеръ-офицера еще больнѣе. По окончаніи этой расправы, новая мысль не даетъ мнѣ покою, пугаетъ, стыдитъ меня; и я ничѣмъ не могу выжить ее изъ головы, краснѣю, начертывая сіи строки: не я ли одна виновата? не я ли одна заслуживаю и нареканіе и наказаніе? Я офицеръ; мнѣ порученъ былъ этотъ отрядъ; зачѣмъ я оставляла ихъ од-
