тельности втораго; здѣсь эпиграмма, здѣсь сатира, здѣсь Ювеналъ, сдѣлавшійся баснописцемъ — можетъ быть, по одинаковой причинѣ.
Не былъ ли Арно увлеченъ самъ своею гиперболою? Не представлялось ли ему общество слишкомъ порочнымъ, а люди слишкомъ злыми? Справедливо упрекали Флоріана за излишнее множество овечекъ, разсыпанныхъ въ его сочиненіяхъ. Кажется, въ басняхъ Арно не слишкомъ ли много волковъ? . . .
Въ отсутствіе Арно, трагедія его Германикъ игралась въ Парижѣ и была принята съ успѣхомъ въ первый день, а на другой изгнана изъ театра подобно автору ея, изгнанному изъ Франціи. Наконецъ, когда послѣ пятилѣтней ссылки насталъ для него день правосудія, онъ возвратился въ отечество и опять занялъ свое мѣсто между вами . . . Тутъ неожиданный случай снова и уже навсегда похитилъ его у вашей дружбы! Младшій изъ его сыновей испыталъ жестокую потерю; отецъ спѣшилъ утѣшить сына и предпринялъ роковое для себя путешествіе. Арно имѣлъ привычку долго прогуливаться пѣшкомъ; на ходу сочинилъ онъ всѣ свои творенія. Однажды утромъ, по сильному жару, онъ проходилъ и просочинялъ болѣе обыкновеннаго; усталый онъ воротился домой; легъ на кровать и сказалъ дочери: поиграй на фортопіано; дочь повиновалась; отецъ, будто отдыхая, все болѣе и болѣе поникалъ головою: онъ уже былъ мертвъ, а она еще играла.
