вскружила бы голову хоть-кому, а мнѣ и по-давно. Мнѣ, которую ожидаетъ тьма толковъ, заключенiй, предположеній и клеветъ, какъ только полъ мой откроется! Ахъ, какъ необходимо будетъ мнѣ тогда свидѣтельство людей подобныхъ М., Е. и Коновницыну!...
Наконецъ я дома! отецъ принялъ меня со слезами! Я сказала что пріѣхала къ нему отогрѣться. — Батюшка плакалъ и смѣялся, разсматривая шинель мою не имѣющую никакого уже цвѣта, прострѣленную, подозженную и прозженную до дыръ. Я отдала ее Натальѣ, которая говорит, что сошъетъ себѣ капотъ изъ нее.
Рассказавъ отцу о добромъ расположенія ко мнѣ Главнокомандующаго, я убѣдила его отпустить со мноою брата; онъ согласился на эту жестокую для него разлуку, но только съ условіемъ дождаться весны; сколько я ни увѣряла что для меня это не возможно, батюшка ничего слышать не хотѣлъ. «Ты можешь ѣхать» говорилъ онъ, «какъ только выздоровѣешъ, но В. не отпущу зимой; въ такiя лѣта! Въ такое смутное время! нѣтъ, нѣтъ! ступай одна, когда хочешь; его время не ушло; ему нѣтъ еще 14 нлтъ.» — Что мнѣ дѣлать? предоставляю времени ознакомить батюшку съ мыслію разстаться съ нѣжно любимымъ сыномъ, не дожидаюсь и пишу къ Кутузову, что желая нетерпѣливо возвратиться подъ славныя знамена его, я не надѣюсь имѣть ща-
