доказывая, вся охваченная чувствомъ гнѣва, обиды и тоски.
Въ одну изъ такихъ минутъ невольнаго молчанія, она взглянула на солдатъ — всѣ они смотрѣли въ разныя стороны и всѣ показались ей теперь болѣе людьми, чѣмъ раньше. Видимо, каждый изъ нихъ грустно думалъ о чемъ то своемъ, и только Щамовъ упорно слѣдилъ за нею широко открытыми глазами. Какъ сквозь мелкій дождь осени или густой туманъ она видѣла передъ собою тѣла людей, разно брошенныя на землю — они всѣ стали меньше, казалось Вѣрѣ. Исаевъ, слушая, качалъ головой точно волъ въ ярмѣ; онъ смотрѣлъ на свою руку, шевеля пальцами, и порою густо и неразумно мычалъ:
— Конечно… Вотъ это такъ! Ну, да…
А рыжій солдатъ легъ на бокъ, положилъ руку подъ голову, срывая губами листья съ вѣтки ивы, жевалъ ихъ, морщился и вдругъ быстро измѣнялъ позу, точно обожженный или испуганный, вскидываясь всѣмъ тѣломъ.
— Не возись ты, Михайло! — замѣтилъ ему Шамовъ.
— Ступай къ чертямъ! — тихонько пробормоталъ рыжій.
Кто то глубоко и тяжело охнулъ, а въ глазахъ
доказывая, вся охваченная чувством гнева, обиды и тоски.
В одну из таких минут невольного молчания, она взглянула на солдат — все они смотрели в разные стороны и все показались ей теперь более людьми, чем раньше. Видимо, каждый из них грустно думал о чём-то своем, и только Шамов упорно следил за нею широко открытыми глазами. Как сквозь мелкий дождь осени или густой туман она видела перед собою тела людей, разно брошенные на землю — они все стали меньше, казалось Вере. Исаев, слушая, качал головой точно вол в ярме; он смотрел на свою руку, шевеля пальцами, и порою густо и неразумно мычал:
— Конечно… Вот это так! Ну, да…
А рыжий солдат лёг на бок, положил руку под голову, срывая губами листья с ветки ивы, жевал их, морщился и вдруг быстро изменял позу, точно обожжённый или испуганный, вскидываясь всем телом.
— Не возись ты, Михайло! — заметил ему Шамов.
— Ступай к чертям! — тихонько пробормотал рыжий.
Кто-то глубоко и тяжело охнул, а в глазах
