Изъ-за плеча Авдѣева она видѣла недовольныя, хмурыя лица солдатъ. Исаевъ широко разставилъ ноги, его густыя брови сошлись надъ переносицей, губы были плотно сжаты и пальцы правой руки, сунутой за поясъ, нерѣшительно шевелились.
— Что она можетъ знать? — спросилъ онъ угрюмо.
Авдѣевъ сказалъ:
— А вотъ — послушаемъ.
Отодвинулся въ сторону и сухо предложилъ Вѣрѣ:
— Говорите…
Она снова опустилась на землю, оглянула солдатъ, привлекая къ себѣ ихъ взгляды, и заговорила мягче, стараясь сказать свои мысли просто, инстинктивно понявъ, что нужно поставить себя на одну плоскость съ этими людьми и тогда, можетъ быть, они отдадутся довѣрчиво и полно ея волѣ. Говорила она теперь, постепенно сама поддаваясь вліянію печали и горечи, которыми пропитана вся жизнь людей, вліянію обидъ и униженій, которыми, съ такой жестокой щедростью, люди награждаютъ другъ друга. Теперь, когда она сама была испугана и обижена, люди стали какъ будто понятнѣе, менѣе страшны и она внутренно подходила къ нимъ, принося съ собою уже не
Из-за плеча Авдеева она видела недовольные, хмурые лица солдат. Исаев широко расставил ноги, его густые брови сошлись над переносицей, губы были плотно сжаты и пальцы правой руки, сунутой за пояс, нерешительно шевелились.
— Что она может знать? — спросил он угрюмо.
Авдеев сказал:
— А вот — послушаем.
Отодвинулся в сторону и сухо предложил Вере:
— Говорите…
Она снова опустилась на землю, оглянула солдат, привлекая к себе их взгляды, и заговорила мягче, стараясь сказать свои мысли просто, инстинктивно поняв, что нужно поставить себя на одну плоскость с этими людьми и тогда, может быть, они отдадутся доверчиво и полно её воле. Говорила она теперь, постепенно сама поддаваясь влиянию печали и горечи, которыми пропитана вся жизнь людей, влиянию обид и унижений, которыми, с такой жестокой щедростью, люди награждают друг друга. Теперь, когда она сама была испугана и обижена, люди стали как будто понятнее, менее страшны и она внутренне подходила к ним, принося с собою уже не
