— Вчера, мнѣ и Шамову. Поэтому — потому, что не боится она, надо думать, что и въ правду извѣстно ей важное для насъ, которое ей дороже, чѣмъ ея воля, да жизнь. Вѣдь за такія слова она въ тюрьму должна идти, а то и въ каторгу, это ей извѣстно, но все-таки и этого не боится. Вотъ — нападаетъ на насъ, вы, говоритъ, звѣри — это, конечно, она напрасно, но вѣдь въ глаза говоритъ, и мы можемъ дозазать ей, что она вретъ… Но, навѣрно, не затѣмъ она позвала насъ, чтобы упрекать, и потому надо прослушать ее до конца концовъ — пускай говорить, что хочетъ, мы все прослушаемъ и тогда увидимъ, какъ надо съ ней поступить… Когда намъ попъ или офицеръ проповѣди свои внушаютъ, поносятъ насъ всяко — мы молчимъ, хотя ихъ словамъ цѣна намъ хорошо извѣстна, а, она, можетъ, имѣетъ что-нибудь человѣческое для насъ, и, справледливости ради, давайте слушать, что намъ однажды скажетъ чужой человѣкъ, а не начальство…
Его рѣчь, негромкая, холодная и ровная, вызвала у дѣвушки спутанное чувство благодарности, недовѣрія къ солдату, почему то сконфузила ее и какъ будто возвратила ей часть утраченной надежды на побѣду. Его неожиданная помощь немного задѣла самолюбіе и приподняла подавленную страхомъ вѣру въ людей и въ себя.
— Вчера, мне и Шамову. Поэтому — потому, что не боится она, надо думать, что и вправду известно ей важное для нас, которое ей дороже, чем её воля, да жизнь. Ведь за такие слова она в тюрьму должна идти, а то и в каторгу, это ей известно, но всё-таки и этого не боится. Вот — нападает на нас, вы, говорит, звери — это, конечно, она напрасно, но ведь в глаза говорит, и мы можем доказать ей, что она врёт… Но, наверно, не затем она позвала нас, чтобы упрекать, и потому надо прослушать её до конца концов — пускай говорить, что хочет, мы всё прослушаем и тогда увидим, как надо с ней поступить… Когда нам поп или офицер проповеди свои внушают, поносят нас всяко — мы молчим, хотя их словам цена нам хорошо известна, а, она, может, имеет что-нибудь человеческое для нас, и, справедливости ради, давайте слушать, что нам однажды скажет чужой человек, а не начальство…
Его речь, негромкая, холодная и ровная, вызвала у девушки спутанное чувство благодарности, недоверия к солдату, почему-то сконфузила её и как будто возвратила ей часть утраченной надежды на победу. Его неожиданная помощь немного задела самолюбие и приподняла подавленную страхом веру в людей и в себя.
