душѣ, и о солдатѣ, безнаказанно издѣвавшемся надъ нею.
— Я не могла его зажечь… Не умѣла, жалкая… А онъ — понимаетъ что-то… Они не схватили меня — почему?
Этотъ вопросъ, настойчиво требуя разрѣшенія, успокаивалъ дѣвушку.
Она долго смотрѣла на черную воду омута, на звѣзды, ярко отраженныя въ ней и сквозь слезы ей казалось, что вокругъ нея трепещутъ странныя, блѣдныя искры большого и яркаго, повсюду разсѣяннаго огня.
Отъ развалинъ мельницы пахло дымомъ. Въ лѣсу гулко крикнула сова. По небу тихо плыли облака, бѣлыя, пышныя, подобныя крылатымъ конямъ. Ночь склеила сосны въ плотную массу, лѣсъ сталъ похожъ на гору, и все вокругъ казалось полнымъ напряженною думою о днѣ и солнцѣ.
душе, и о солдате, безнаказанно издевавшемся над нею.
— Я не могла его зажечь… Не умела, жалкая… А он — понимает что-то… Они не схватили меня — почему?
Этот вопрос, настойчиво требуя разрешения, успокаивал девушку.
Она долго смотрела на чёрную воду омута, на звёзды, ярко отражённые в ней и сквозь слёзы ей казалось, что вокруг неё трепещут странные, бледные искры большого и яркого, повсюду рассеянного огня.
От развалин мельницы пахло дымом. В лесу гулко крикнула сова. По небу тихо плыли облака, белые, пышные, подобные крылатым коням. Ночь склеила сосны в плотную массу, лес стал похож на гору, и всё вокруг казалось полным напряжённою думою о дне и солнце.
