крикъ, солдатъ замолчалъ и нѣсколько секундъ молчанія показались Вѣрѣ невыносимо долгими.
— Идемъ, — тихо сказалъ Шамовъ, — горнистъ играетъ…
Авдѣевъ не отвѣтилъ, онъ стоялъ опустивъ голову и глубоко сунувъ въ карманы руки. Вѣра невольно слѣдила за ними, ожидая враждебнаго движенія, и онѣ казались ей противно длинными.
— Это неправда! — сказала она.
— Я такъ думаю! — возразилъ солдатъ, дернувъ плечами. — Я могу думать такъ, есть причина…
И снова усмѣхаясь, онъ взглянулъ на Вѣру холоднымъ взглядомъ синихъ глазъ.
— Если вы приносите правду — говорите ее всѣмъ, а не одному, не двумъ — вотъ придите, да всѣмъ намъ и скажите сразу — ну-те-ка?!
Этотъ вызовъ, насмѣшливый и лишенный вѣры въ честь людей, снова оскорбилъ Вѣру. Она выпрямилась.
— Хорошо, я приду!
Шамовъ громко засопѣлъ и быстро сказалъ:
— Никакъ нельзя…
Его товарищъ вынулъ одну руку изъ кармана, поправилъ фуражку.
— Идемъ, Шамовъ. Прощайте, барышня…
крик, солдат замолчал и несколько секунд молчания показались Вере невыносимо долгими.
— Идём, — тихо сказал Шамов, — горнист играет…
Авдеев не ответил, он стоял опустив голову и глубоко сунув в карманы руки. Вера невольно следила за ними, ожидая враждебного движения, и они казались ей противно длинными.
— Это неправда! — сказала она.
— Я так думаю! — возразил солдат, дёрнув плечами. — Я могу думать так, есть причина…
И снова усмехаясь, он взглянул на Веру холодным взглядом синих глаз.
— Если вы приносите правду — говорите её всем, а не одному, не двум — вот придите, да всем нам и скажите сразу — ну-те-ка?!
Этот вызов, насмешливый и лишённый веры в честь людей, снова оскорбил Веру. Она выпрямилась.
— Хорошо, я приду!
Шамов громко засопел и быстро сказал:
— Никак нельзя…
Его товарищ вынул одну руку из кармана, поправил фуражку.
— Идём, Шамов. Прощайте, барышня…
