— Сорвался, окаянный! — съ досадой и сожалѣніемъ сказалъ солдатъ. Потомъ, надѣвая червяка на крюкъ, заговорилъ, качая головой:
— Упаду, сказали? Никакъ! А и упаду — развѣ бѣда? Я — съ Волги, казанскій, на водѣ родился, плаваю вродѣ щуки, мнѣ бы во флотъ надо, а не въ пѣхоту…
Говорилъ онъ быстро, охотно, звонкимъ теноровымъ голосомъ и неотрывно смотрѣлъ въ воду подстерегающимъ взглядомъ охотника.
Вѣра почувствовала, что ей грустно и обидно думать, что онъ тоже сѣкъ мужиковъ розгами.
— Вы изъ экономіи? — спросила она негромко.
— Изъ нея! — отозвался солдатъ. — Двадцать три человѣка пригнали насъ, пѣхоты… Чай скоро назадъ погонятъ, въ — лагери — чего тутъ дѣлать? Все уже кончилось, смирно стало… А жить здѣсь — не больно весело — мужики глядятъ волками и бабы тоже… Ничего не даютъ и продавать не хотятъ. Обидѣлись!
Онъ громко вздохнулъ.
— Послушайте, — печально спросила Вѣра, — неужели и вы тоже били ихъ?
Солдатъ взглянулъ на нее, покачалъ головой и невесело отвѣтилъ:
— Я? Нѣтъ… Я — не билъ. Я — за
— Сорвался, окаянный! — с досадой и сожалением сказал солдат. Потом, надевая червяка на крюк, заговорил, качая головой:
— Упаду, сказали? Никак! А и упаду — разве беда? Я — с Волги, казанский, на воде родился, плаваю вроде щуки, мне бы во флот надо, а не в пехоту…
Говорил он быстро, охотно, звонким теноровым голосом и неотрывно смотрел в воду подстерегающим взглядом охотника.
Вера почувствовала, что ей грустно и обидно думать, что он тоже сёк мужиков розгами.
— Вы из экономии? — спросила она негромко.
— Из неё! — отозвался солдат. — Двадцать три человека пригнали нас, пехоты… Чай скоро назад погонят, в — лагери — чего тут делать? Всё уже кончилось, смирно стало… А жить здесь — не больно весело — мужики глядят волками и бабы тоже… Ничего не дают и продавать не хотят. Обиделись!
Он громко вздохнул.
— Послушайте, — печально спросила Вера, — неужели и вы тоже били их?
Солдат взглянул на неё, покачал головой и невесело ответил:
— Я? Нет… Я — не бил. Я — за
