…Вѣра вышла на опушку лѣса — узкая тропа потерялась, незамѣтно сползая по крутому обрыву въ круглую котловину омута.
Омутъ въ золотыхъ лучахъ заката былъ подобенъ чашѣ, полной темно-краснаго вина. Молодыя сосны — точно мѣдныя струны исполинской арфы; ихъ крѣпкій запахъ сытно напоилъ воздухъ и ощущался въ немъ ясно, какъ звукъ. Въ стройной неподвижности стволовъ, въ живомъ блескѣ янтарныхъ капель смолы на красноватой корѣ чувствовалось тугое напряженіе роста, сочно зеленыя лапы вѣтвей тихо качались, ихъ отраженія гладили темное зеркало омута; былъ слышенъ дремотный шорохъ хвои, стучалъ дятелъ, въ кустахъ у плотины звонко пѣли малиновки и гдѣ-то звенѣлъ ручей, падая въ густую воду, чутко отражавшую звуки.
Надъ чернымъ хаосомъ обугленныхъ развалинъ сгорѣвшей мельницы курился прозрачный, синій дымъ, разбросанно торчали бревна, доски, на грудахъ кирпича и угля сверкали куски стеколъ, и что-то удивленное мелькало въ ихъ разноцвѣтномъ
…Вера вышла на опушку леса — узкая тропа потерялась, незаметно сползая по крутому обрыву в круглую котловину омута.
Омут в золотых лучах заката был подобен чаше, полной тёмно-красного вина. Молодые сосны — точно медные струны исполинской арфы; их крепкий запах сытно напоил воздух и ощущался в нём ясно, как звук. В стройной неподвижности стволов, в живом блеске янтарных капель смолы на красноватой коре чувствовалось тугое напряжение роста, сочно зелёные лапы ветвей тихо качались, их отражения гладили тёмное зеркало омута; был слышен дремотный шорох хвои, стучал дятел, в кустах у плотины звонко пели малиновки и где-то звенел ручей, падая в густую воду, чутко отражавшую звуки.
Над чёрным хаосом обугленных развалин сгоревшей мельницы курился прозрачный, синий дым, разбросанно торчали брёвна, доски, на грудах кирпича и угля сверкали куски стёкол, и что-то удивлённое мелькало в их разноцветном
