какой-то штатскій, а за нимъ въ ту-же ночь жандармы изъ города… И увезли ихъ всѣхъ трехъ… Мужики даже очень жалѣли…
Яковлевъ вдругъ поднялся на ноги и, глядя въ лицо рыжаго солдата странно неподвижнымъ взглядомъ — точно побѣлѣвшими глазами — тяжело заговорилъ:
— Солдатъ есть звѣрь…
Рыжій опустилъ усы и брови и смотрѣлъ на Яковлева узкими глазами, Семенъ открылъ ротъ и пугливо мигалъ.
— Солдатъ есть уничтожитель… — продолжалъ Яковлевъ сквозь зубы и тоже выругался крѣпкимъ, матернымъ словомъ.
— Это зачѣмъ-же ты такъ? — строго спросилъ рыжій.
— Мы, Михаилъ Евсѣичъ, не слыхали никакихъ этихъ словъ! — просительно сказалъ Семенъ. — Это ты, Яковлевъ, съ тоски… такъ ужъ…
Яковлевъ выпрямился и твердо стоялъ противъ товарищей, снова плотно сжавъ губы. Только ноздри у него дрожали.
— Ежели Маловъ узнаетъ про твои рѣчи… и все такое… онъ донесетъ ротному… и пропадешь ты, Яковлевъ, да… — внушительно сказалъ рыжій.
какой-то штатский, а за ним в ту же ночь жандармы из города… И увезли их всех трёх… Мужики даже очень жалели…
Яковлев вдруг поднялся на ноги и, глядя в лицо рыжего солдата странно неподвижным взглядом — точно побелевшими глазами — тяжело заговорил:
— Солдат есть зверь…
Рыжий опустил усы и брови и смотрел на Яковлева узкими глазами, Семён открыл рот и пугливо мигал.
— Солдат есть уничтожитель… — продолжал Яковлев сквозь зубы и тоже выругался крепким, матерным словом.
— Это зачем же ты так? — строго спросил рыжий.
— Мы, Михаил Евсеич, не слыхали никаких этих слов! — просительно сказал Семён. — Это ты, Яковлев, с тоски… так уж…
Яковлев выпрямился и твёрдо стоял против товарищей, снова плотно сжав губы. Только ноздри у него дрожали.
— Ежели Малов узнает про твои речи… и всё такое… он донесёт ротному… и пропадёшь ты, Яковлев, да… — внушительно сказал рыжий.
