Когда раздались рѣзкія и острыя слова рябого, звуки шаговъ вдругъ исчезли.
— Слабъ ты сердцемъ, Семенъ! — замѣтилъ рябой солдатъ.
— Ежели-бы лавочиикъ бунтовалъ… — возразилъ Семенъ и хотѣлъ, должно быть, еще что-то сказать — взмахнулъ рукой — но рыжій подошелъ къ нему вплоть и раздраженно, хрипло заговорилъ:
— А какъ понять — кто бунтуетъ? Всѣ бунтуютъ!… У меня дядя въ дворникахъ живетъ, денегъ имѣетъ сотъ пять, былъ степенный мужикъ…
Вдругъ гдѣ-то близко раздался сухой и краткій звукъ, подобный выстрѣлу, солдаты вскинули ружья, крѣпко сжимая пальцами холодные стволы. Вытянувъ шеи они смотрѣли во тьму, какъ насторожившіяся собаки, усы рыжаго выжидающе шевелились, рябой поднялъ плечи. Во тьмѣ мѣрно застучали шаги Яковлева, онъ не торопясь подошелъ къ огню, окинулъ всѣхъ быстрымъ взглядомъ и пробормоталъ:
— Дверь хлопнула… или вывѣска…
Губы у него плотно сжаты. На остромъ лицѣ сухо сверкаютъ овальные сѣрые глаза и вздрагиваютъ тонкія ноздри. Онъ поправилъ ногой дого-
Когда раздались резкие и острые слова рябого, звуки шагов вдруг исчезли.
— Слаб ты сердцем, Семён! — заметил рябой солдат.
— Ежели бы лавочиик бунтовал… — возразил Семён и хотел, должно быть, ещё что-то сказать — взмахнул рукой — но рыжий подошёл к нему вплоть и раздражённо, хрипло заговорил:
— А как понять — кто бунтует? Все бунтуют!… У меня дядя в дворниках живёт, денег имеет сот пять, был степенный мужик…
Вдруг где-то близко раздался сухой и краткий звук, подобный выстрелу, солдаты вскинули ружья, крепко сжимая пальцами холодные стволы. Вытянув шеи они смотрели во тьму, как насторожившиеся собаки, усы рыжего выжидающе шевелились, рябой поднял плечи. Во тьме мерно застучали шаги Яковлева, он не торопясь подошёл к огню, окинул всех быстрым взглядом и пробормотал:
— Дверь хлопнула… или вывеска…
Губы у него плотно сжаты. На остром лице сухо сверкают овальные серые глаза и вздрагивают тонкие ноздри. Он поправил ногой дого-
