оглянулся вокругъ и тоскливо продолжалъ, странно пониженнымъ голосомъ:
— Холодно! Снаружи жгетъ, а внутри холодно мнѣ… Сердце дрожитъ даже…
— Ходи! — сказалъ рыжій, топая ногами. — Вонъ Яковлевъ ходитъ.
И движеніемъ головы онъ указалъ на фигуру солдата, мелькавшую во тьмѣ.
— Конечно, ходи! — вдругъ встрепенулся рябой, задремавшій опершись на ружье.
Скуластый солдатъ посмотрѣлъ на Яковлева и, вздохнувъ, тихо замѣтилъ:
— Тошно ему…
— Изъ-за лавочника? — спросилъ рябой.
— Ну, да, — тихо отвѣтилъ скуластый. — Земляки они, одной волости. Письма Яковлеву изъ села на лавочника шли. И племянница у него… Яковлевъ говорилъ: — Кончу службу — посватаюсь… А теперь — вотъ…
— Ничего не подѣлаешь! — сурово сказалъ рыжій.
А рябой зѣвнулъ, повелъ плечами и подтвердилъ громко, высокимъ голосомъ:
— Солдатъ обязанъ убивать враговъ… присягу положилъ на себя въ этомъ.
Яковлевъ неустанно кружился во мракѣ, то приближаясь къ огню костра, то снова исчезая.
оглянулся вокруг и тоскливо продолжал, странно пониженным голосом:
— Холодно! Снаружи жгёт, а внутри холодно мне… Сердце дрожит даже…
— Ходи! — сказал рыжий, топая ногами. — Вон Яковлев ходит.
И движением головы он указал на фигуру солдата, мелькавшую во тьме.
— Конечно, ходи! — вдруг встрепенулся рябой, задремавший опершись на ружьё.
Скуластый солдат посмотрел на Яковлева и, вздохнув, тихо заметил:
— Тошно ему…
— Из-за лавочника? — спросил рябой.
— Ну, да, — тихо ответил скуластый. — Земляки они, одной волости. Письма Яковлеву из села на лавочника шли. И племянница у него… Яковлев говорил: — Кончу службу — посватаюсь… А теперь — вот…
— Ничего не поделаешь! — сурово сказал рыжий.
А рябой зевнул, повёл плечами и подтвердил громко, высоким голосом:
— Солдат обязан убивать врагов… присягу положил на себя в этом.
Яковлев неустанно кружился во мраке, то приближаясь к огню костра, то снова исчезая.
