скуластый вдругъ вскинулъ голову, вопросительно глядя въ лицо рыжаго. Потомъ вполголоса спросилъ у него:
— Ты — что?
Рыжій помедлилъ и отвѣтилъ:
— Такъ…
Тогда скуластый солдатъ мигнулъ сразу обоими глазами и заговорилъ негромко и быстро:
— Вчера пензенскій солдатикъ нашей роты земляка видѣлъ… Землякъ говоритъ ему: — У насъ, говоритъ, теперь бунтуютъ. Мужики, говоритъ, жгутъ помѣщиковъ… Будто, говорятъ: ладно, будетъ вамъ, попили нашей крови, теперь — уходите… да. Земля не ваша, она Богова, земля-то. Она, значитъ, для тѣхъ, кто можетъ самъ на ней работать, для мужиковъ она… Уходите, говорятъ, а то всѣхъ пожгемъ. Вотъ…
— Этого нельзя! — хрипло сказалъ рыжій, шевеля усами. — Этого начальство не позволитъ…
— Конечно-о! — протянулъ рябой и, позѣвывая, открылъ глубокій, темный ротъ съ мелкими плотными зубами.
— Что дѣлается! — снова опустивъ голову, спросилъ скуластый и, глядя въ огонь, самъ себѣ отвѣтилъ:
— Ломается жизнь…
скуластый вдруг вскинул голову, вопросительно глядя в лицо рыжего. Потом вполголоса спросил у него:
— Ты — что?
Рыжий помедлил и ответил:
— Так…
Тогда скуластый солдат мигнул сразу обоими глазами и заговорил негромко и быстро:
— Вчера пензенский солдатик нашей роты земляка видел… Земляк говорит ему: — У нас, говорит, теперь бунтуют. Мужики, говорит, жгут помещиков… Будто, говорят: ладно, будет вам, попили нашей крови, теперь — уходите… да. Земля не ваша, она богова, земля-то. Она, значит, для тех, кто может сам на ней работать, для мужиков она… Уходите, говорят, а то всех пожгём. Вот…
— Этого нельзя! — хрипло сказал рыжий, шевеля усами. — Этого начальство не позволит…
— Конечно-о! — протянул рябой и, позёвывая, открыл глубокий, тёмный рот с мелкими плотными зубами.
— Что делается! — снова опустив голову, спросил скуластый и, глядя в огонь, сам себе ответил:
— Ломается жизнь…
