«Дѣвушка cъ досады выходитъ за перваго встрѣчнаго — Der jüngling ist übel dran.»
Es ist eine alte Geschichte
Doch bleibt sie immer neu
Und wem sie just passiret
Dem bricht das Herz entzwei…
Понятно, въ какой степени тяжело и оскорбительно для самолюбиваго сына вѣка такое разъясненіе. Является другое — начинается другая исторія. Собственную свою тоску поэтъ приписыватъ предмету своей страсти и видитъ, можетъ быть во снѣ, то, чего и не было:
«Я не ропщу, и пусть разорвется сердце, — на вѣкъ погибшая любовь я не ропщу… Какъ ни сіяешь ты въ брилльянтахъ, но ни луча не упадетъ во тьму твоего сердца.
«Это знаю я давно. Я видалъ тебя во снѣ — и видѣлъ ночь въ твоемъ сердцѣ, и видѣлъ змѣю, которая сосетъ тебѣ сердце — и видѣлъ, любовь моя, какъ гдубоко ты страдаешь.»
Представляется вопросъ: почему пріятнѣе человѣку вѣка, вообразить любимое существо несчастнымъ и страдающимъ, нежели счастливымъ; почему слаще ему терзатъ себя представленіями этихъ чаще всего воображаемыхъ несчастій, нежели, разумно какъ мужъ и любовно какъ истинный человѣкъ, пожелать любимому существу:
Все, даже счастіе того, кто избранъ ей,
Кто милой дѣвѣ дастъ названіе супруги…
Долро долженъ перегорать и очищаться человѣческій эгоизмъ для того, чтобы дойти до этой свѣтлой мысли… Скорѣе готовъ былъ каждый изъ насъ взывать, какъ его любимый поэтъ… «Jа! du bist elend und grolle nicht»…
Страдаешь ты и молкнетъ ропотъ мой,
Любовь моя, намъ поровну страдать…
Пока вся жизнь замретъ въ груди больной,
Любовь моя, намъ поровну страдать…
И тѣшиться этимъ чужимъ страданіемъ и торжествоватъ внутри себя злобнымъ и демонскимъ торжествомъ или, если нѣтъ этого торжества въ дѣйствительности, создавать его въ воображеніи… Намъ извѣстно, до чего дошелъ этотъ больной эгоизмъ въ могущественной натурѣ, которая еще сильнѣе страдала язвами вѣка:
Ты не должна любить другого,
Нѣтъ — не должна.
