Изъ рукъ подсвѣчника…
Сперва, какъ бы въ туманѣ,
Потомъ яснѣй, у шкапа, на диванѣ,
Я увидалъ его.
Онъ теменъ былъ,
Какъ тѣнь, и блѣденъ; съ узкими глазами,
Скулистый и худой; одни его виски,
Казалось, лоснились, да кисть сухой руки
Бѣлѣлась, какъ пятно, на согнутомъ колѣнѣ.
Не сонъ ли это?.. Гость изъ-за могильной сѣни!!
Возможно ли?!.. И долго мой испугъ
Держалъ меня, какъ бы въ оцѣпенѣньи.
Хотѣлось крикнуть, убѣжать въ смятеньи, —
Въ борьбѣ неясныхъ думъ. — Что̀ если, — вдругъ
Пришло мнѣ въ голову, — мнѣ одному придется
Съ нимъ ночевать, или — съ ума сойти — бороться! —
Кто знаетъ, кто это? Или сбѣжалъ онъ?! Вздоръ!..
Я зналъ, — навѣрно зналъ (вся пресса наша знала),
Что умеръ онъ давно въ виду туманныхъ горъ,
Въ избѣ у казака, на берегахъ Байкала…
Мнѣ было жаль его, какъ человѣка, жаль;
Но не одна въ тѣ дни насъ разлучила даль:
Не лицемѣрилъ онъ, и я не лицемѣрилъ, —
Я вѣрилъ, что идемъ впередъ мы, онъ не вѣрилъ.
...................
Из рук подсвечника…
Сперва, как бы в тумане,
Потом ясней, у шкафа, на диване,
Я увидал его.
Он темен был,
Как тень, и бледен; с узкими глазами,
Скулистый и худой; одни его виски,
Казалось, лоснились, да кисть сухой руки
Белелась, как пятно, на согнутом колене.
Не сон ли это?.. Гость из-за могильной сени!!
Возможно ли?!.. И долго мой испуг
Держал меня, как бы в оцепенении.
Хотелось крикнуть, убежать в смятении, —
В борьбе неясных дум. — Что если, — вдруг
Пришло мне в голову, — мне одному придется
С ним ночевать, или — с ума сойти — бороться! —
Кто знает, кто это? Или сбежал он?! Вздор!..
Я знал, — наверно знал (вся пресса наша знала),
Что умер он давно в виду туманных гор,
В избе у казака, на берегах Байкала…
Мне было жаль его, как человека, жаль;
Но не одна в те дни нас разлучила даль:
Не лицемерил он, и я не лицемерил, —
Я верил, что идем вперед мы, он не верил.
...................
