Въ полуразсвѣтѣ отроческихъ лѣтъ
Стихи мои дѣвицъ, конечно, не плѣняли…
Не школьникъ влюбчивый, — имъ нуженъ былъ предметъ,
И мнѣ онѣ своихъ альбомовъ не казали.
Мой жадный умъ былъ полнъ любовной чепухи, —
И сердце жаждало утѣшиться ихъ лаской…
Но бѣдный мальчуганъ, негодный въ женихи,
Въ романѣ жизни ихъ не могъ служить завязкой.
Краснѣть, блѣднѣть, вздыхать ихъ заставлялъ не я…
Недаромъ, при гостяхъ, какъ малое дитя,
Красавицы меня почти не замѣчали…
Но дни измѣнчивы…
Онѣ ужъ увядали,
А я еще мужалъ — и двадцати трехъ лѣтъ,
Какъ гордый юноша и вѣтренный поэтъ,
Излюбленныхъ идей разсвѣта ожидая,
Я сердцемъ пламенѣлъ, уже не замѣчая
В полурассвете отроческих лет
Стихи мои девиц, конечно, не пленяли…
Не школьник влюбчивый, — им нужен был предмет,
И мне они своих альбомов не казали.
Мой жадный ум был полн любовной чепухи, —
И сердце жаждало утешиться их лаской…
Но бедный мальчуган, негодный в женихи,
В романе жизни их не мог служить завязкой.
Краснеть, бледнеть, вздыхать их заставлял не я…
Недаром, при гостях, как малое дитя,
Красавицы меня почти не замечали…
Но дни изменчивы…
Они уж увядали,
А я еще мужал — и двадцати трех лет,
Как гордый юноша и ветреный поэт,
Излюбленных идей рассвета ожидая,
Я сердцем пламенел, уже не замечая
