Бродитъ утренній свѣтъ, —
Тускло свѣтитъ свѣча;
Но въ кромѣшной ночи
Ея глазъ — ни луча…
Много думъ, гордыхъ думъ
Въ ихъ застынувшей мглѣ;
Но смиренья печать
На лилейномъ челѣ…
Говорятъ, ея мужъ,
Хоть и скряга онъ былъ,
Въ шелкъ ее наряжалъ,
Брилліанты дарилъ,
Да на-дняхъ, говорятъ,
На своемъ сундукѣ
Умеръ, стиснувъ ключи
Въ посинѣлой рукѣ. —
Отъ чего умеръ? — глухъ
Былъ обычный вопросъ:
И въ могилу его
Проводили безъ слезъ.
Бродит утренний свет, —
Тускло светит свеча;
Но в кромешной ночи
Её глаз — ни луча…
Много дум, гордых дум
В их застынувшей мгле;
Но смиренья печать
На лилейном челе…
Говорят, её муж,
Хоть и скряга он был,
В шелк ее наряжал,
Бриллианты дарил,
Да на днях, говорят,
На своем сундуке
Умер, стиснув ключи
В посинелой руке. —
От чего умер? — глух
Был обычный вопрос:
И в могилу его
Проводили без слез.
