всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мною. Прошу тебя помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой уход из дома и не иметь против меня так же, как и я против тебя, ни малейшего недоброго чувства.
Если захочешь что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, (хотя я и взял с) и перешлет мне всё, что нужно. Сказать же о том, где я, она не может, п[отому] ч[то] я взял с нее обещание никому не говорить этого.
В ночь с 27 на 28 октября, как записал Толстой в «Дневнике для одного себя», «произошел тот толчок, который заставил предпринять» его тот шаг, который в течение тридцати лет был его заветной мечтой (см. Дневник, т. 58, стр. 123—124). В тестом часу утра 28 октября 1910 г. Толстой вместе с Д. П. Маковицким выехал из Ясной Поляны, оставив жене комментируемое письмо,
1 В подлиннике: делает
1910 г. Октября 30—31. Шамордино.
Свидание наше может только, как я и писал тебе, только ухудшить наше положение: твое — как говорят все и как думаю и я, что же до меня касается, то для меня такое свидание, не говорю уж: возвращение в Ясную, прямо невозможно и равнялось бы самоубийству. Я и теперь и все эти дни чувствую себя очень дурно. Главное же, это свидание и возвращение мое ни на что не нужно и может быть только вредно тебе и мне. Постарайся, если ты не то что любишь, а если не ненавидишь меня, успокоиться, устроить свою жизнь без меня, лечиться, и тогда, если точно жизнь твоя изменится и я найду возможным жить с тобою, вернусь. Но вернуться теперь это значит итти на самоубийство, п[отому] ч[то] такой жизни при теперешнем моем состоянии я не вынесу и недели.
Я уезжаю из Шамардина и не говорю, куда. Сношения между нами считаю нужным прервать на время совершенно.
От всей души жалею тебя. И себя за то, что не могу помочь тебе.
30 Ок.