слишком много, уж очень трудно расставаться, и всё за тебя страшно. Неужели Таня съумеет удовольствоваться такой малой и молодой любовью Саши? Я понять этого не могу». (ПСТ, стр. 74—75.)
С. А. Толстая писала в письме от 17 июня: «Вчера, только что ты уехал, я легла, но проснулась часа через два и уже не засыпала, почти всю ночь от сильнейшей зубной боли, которая утром прошла и даже не оставила ни малейших следов. Теперь уже одиннадцатый час вечера и зубы не болят ни капли, я так рада, что избавилась».
1867 г. Июня 20. Москва.
Почта прелесть — суботнее твое письмо1 получилъ въ понедѣльникъ, воскресное2 сейчасъ, во вторникъ, пріѣхавъ изъ парка. Сижу одинъ въ комнатѣ во всемъ верху; читалъ сейчасъ твое письмо, и не могу тебѣ описать всю нѣжность, — до слезъ нѣжность, кот[орую] къ тебѣ чувствую, и нетолько теперь, но всякую минуту дня. Душенька моя, голубчикъ, самая лучшая на свѣтѣ. Ради Бога, не переставай писать мнѣ каждый день до субботы. Я не вижу возможности пріѣхать раньше Воскресенья, а письма получаются на другой день. — Что Таничкинъ кашель?3 Надѣнь фланель и покутай, — время скверное — лѣтніе холода. — То, что ты пишешь о Танѣ и Кузьм[инскомъ]4 меня еще не такъ пугаетъ, это размолвка, кот[орая] не исключаетъ любовь. Больше всего я въ нихъ боюсь чувственности и не люблю, а я подмѣчалъ ее. Ну, да не намъ судить — Богъ, какъ говоритъ Л[юбовь] А[лександровна] и будетъ Богъ, ежели они женятся, a нѣтъ, то всѣ и мы будемъ сами передъ собой виноваты. Знаешь, меня мучаетъ мысль, что мы Дьякову,5 такому отличному нашему и ея другу, не сообщили всего. Мнѣ кажется, это надо было сдѣлать. Какъ ты и они думаютъ?
Благодарствуй за твои всѣ распоряженія и съ пчелами,6 и съ коровами,7 — это прекрасно. Нынче я въ Петровск[омъ] Разумовскомъ купилъ телку по 3-му году за 50 р[ублей]. Тотчасъ по полученіи этаго письма, вышли въ Москву мужика (по лучше, — Василья,8 я думаю) и женщину (не поѣдетъ ли нянина дочь),9 чтобы привести ее. Ежели не поѣдетъ, то послать хоть другую дворовую женщину, нанять или Иванъ шорникъ10 не поѣдетъ ли? Телка прелестная и никогда не водилась. Страшно, чтобы не заморили ее, и потому одному мужику или двумъ мужикамъ нельзя поручить. —
