Печатается по автографу, хранящемуся в ГTM. Публикуется впервые.
Борис Семенович Миронов (1882—1922) — сын Семена Васильевича Миронова (1844—1917), отставного офицера, проживавшего в станице Урюпинской, Донской области, юнкер Николаевского кавалерийского училища. В 1902 г. произведен в офицеры одного из лейб-казачьих полков. В 1905 г. за пропаганду среди нижних чинов идей Толстого отбывал месяц наказания на гауптвахте; был освобожден после медицинской экспертизы, признавшей его душевно больным на почве развивавшегося прогрессивного паралича. Болезнь лишала Миронова возможности работать и привела к смерти.
Ближайшим поводом переписки Миронова с Толстым послужило его душевное состояние, вызванное необходимостью принять присягу, чтò шло в разрез с его убеждениями. Обращение Миронова к Толстому произвело большое впечатление на военное начальство, и Миронов был приглашен к начальнику военно-учебных заведений вел. кн. Константину Константиновичу Романову (выпускавшему стихи под псевдонимом К. Р.) для объяснений. Вел. князь любезно принял Миронова, попросил разрешения прочитать письмо Толстого, и конфликт был ликвидирован. В Урюпинской Миронов познакомился с Ф. А. Страховым, находился под его влиянием и поддерживал дружеские отношения с семьей Страхова многие годы.
Ответ на письмо Миронова от 9 сентября 1900 г.: «Федор Алексеевич Страхов открыл мне новый, чудный мир, в котором я всегда чувствовал живейшую необходимость, но со своим слабым умом я не в силах был разобраться в той ужасной лжи и путанице, в которой вырос сам и видел окружавших меня людей. Своими простыми, но ясными истинами Вы ответили мне, Лев Николаевич, на существеннейшие запросы моего духовного «я», смысл жизни стал мне ясен, но я всё не могу еще решиться распахнуть двери и вырваться на свежий воздух. А между тем, общее течение перенесло меня из кадетского корпуса в военное училище, и вот теперь я очутился в самом рассаднике всякого насилия и лжи, задыхаюсь, хочу вырваться отсюда и боюсь... боюсь, погнавшись за журавлем, потерять синицу, даром, что питаю к ней отвращение. И, находясь в состоянии такого ужасного разлада, я стараюсь забыться за папиросой и курю, курю до одурения. Посмотришь кругом себя: всё обставлено так законно, нормально, даже вполне здраво, повидимому, что не хватает духу сказать моим мучителям, среди которых много милых и добрых людей: «оставьте меня, не ломайте, пустите!». Кто же заставлял меня итти сюда? Ведь знал же я на что иду? Неужели я человек без разума и воли? Пожалейте меня, дорогой Лев Николаевич, если только я заслуживаю сожаленье, скажите мне свое доброе слово, поддержите меня и научите».
В ответном письме от 23 сентября Миронов писал: «Сердечно благодарю Вас за то, что Вы не отказались поддержать меня в трудные минуты жизни; ответ Ваш объяснил мне многое. Я безусловно не нахожусь на такой нравственной высоте, чтобы отдать и жизнь свою и силы для служения богу. Я могу пожертвовать для этого какими угодно материальными благами, но мне кажется, что достаточно будет тогда одного только взгляда, брошенного на меня любым из моих бывших товарищей, чтоб привести меня в смущенье [...] Вы обращаете внимание всего света на ненормальные условия
