подкатился къ ней клубочкомъ, уцѣпился зa панёву и хочетъ выговорить — не можетъ, какъ что душитъ его. —
Марфа глянула на него, видитъ плачетъ.
— Кто тебя? Что не сказываешь? Кто, говорю?
— Мамушка!... Трегубой... сказалъ... убить хоче... пьяный такой... къ намъ... намъ въ избу зашелъ... — А самъ панёву не пущаетъ. Она его отцѣпитъ, а онъ зa другое мѣсто перехватитъ, какъ колючка какая. Разсердилась баба, ей немного ужъ достелить оставалось,[1] пошла къ пучку, а онъ на ней виситъ. Прибила опять. — Кто тебя, сказывай, — говоритъ.
— Дядя Федоръ... въ из... избу пришелъ... — ужъ насилу-насилу выговорилъ.
Какъ поняла мать, недославши толкнула его отъ себя, бросила, одернула паневу и пошла въ избу. —
A дѣло такъ было. Федоръ Резуновъ[2] прошлой осенью сына женилъ и на него землю принялъ, а въ зиму свою хозяйку схоронилъ. Вотъ онъ и ходилъ къ прикащику, что, молъ, тяжело безъ бабы землю нести, да и что годовъ ему много, не сложутъ ли землю. «Я, — говоритъ, — и безъ земли вашему здоровью радъ стараться. Какая плотницкая работа будетъ, все могу сдѣлать». — Мужикъ на рѣчи ловкой былъ, хоть кого заговоритъ. Да не поддался на этотъ разъ прикащикъ, говоритъ: «Ты еще молодъ, всего 42 года, а что жены нѣтъ, такъ у насъ невѣстъ не искать стать, вонъ Трегубая Марфутка вдова, таковская по тебѣ старику». — Такъ-то дѣло и порѣшили, и Марфу призывали, и старики сказали, что дѣло. Вотъ Федоръ то съ утра, замѣсто на работу, въ кабакъ пошелъ съ проѣзжимъ извощикомъ, а теперь самъ сватать пришелъ. — Какъ у нихъ тамъ дѣло было, Богъ ихъ знаетъ; Марфутка поплакала, поплакала, походила, покланялась, а конецъ дѣлу былъ, что передъ Покровомъ повѣнчали. —
Какъ пошла отъ него мать, Сережка легъ на брюхо и все кричалъ, до тѣхъ поръ, пока мать было видно; какъ зашла она зa плетень, онъ пересталъ, повернулся на бокъ и началъ[3] обтирать слезы. Руки всѣ замочилъ. Обтеръ объ землю и опять зa глаза — все[4] лицо вымазалъ. Потомъ взялъ сухую былинку и сталъ ковырять ей по землѣ:[5] выкопаетъ ямку, да туда слезъ, а не достанетъ, — поплюетъ. — И долго тутъ на выгонѣ лежалъ Сережка и думалъ свою думу о матери и дядѣ Федорѣ и о томъ, зa что его дядя Федоръ убить хотѣлъ и зa что мать прибила. — Онъ припомнилъ все, что зналъ о матери и дядѣ Федорѣ, и все не могъ ничего разобрать. Помнилъ онъ, что мать ѣздила въ Троицу
- ↑ В подлиннике: оставалась
- ↑ Зачерпнуто: овдовѣлъ
- ↑ Зачеркнуто: рукавомъ
- ↑ Зачеркнуто: носъ себѣ
- ↑ Зачеркнуто: помачивая былинку въ слезы, оставшіеся на щекахъ, чтобы лучше узоры выводило
