отец ваших детей, женат он или холост, богат или беден, дурен или хорош, оскорбил ли вас или не оскорбил, вы должны обратиться к нему и указать ему [его обязанность], если он пренебрег ею, служить своей жизнью своим детям и их матери. Если бы он ответил на это не только равнодушием, но презрением и оскорблением, вы все-таки обязаны перед богом, перед собой, перед детьми и. главное, перед ним обратиться к нему, напомнить ему, просить его для него же самого исполнить свою обязанность, — просить кротко, любовно, но упорно, как евангельская вдова судью. Это мое обдуманное и искреннее мнение; можете оставить его без внимания или последовать ему. Я же чувствовал себя обязанным высказать его вам. Бумаги ваши я вам возвращаю, сняв копию с метрич[еского] свид[етельства] вашего сына для того, чтобы попытаться где-нибудь поместить его. Я не обещаю поместить, но постараюсь. Желал бы знать определеннее ваши намерения о нем: куда вы хотели и надеялись поместить. Желаю вам твердости и спокойствия душевного, к[оторые] мы почерпаем в преданности воле бога, и остаюсь с совершенным уважением.
Печатается по листам 248 и 249 копировальной книги.
Адресат остался не раскрытым. Письмо, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1895 г. Мая 16. Москва.
Дорогой Митрофан Васильевич,
Давно не имею от вас известий, и мне это грустно. Виноват в этом я, п[отому] ч[то] не отвечал на последнее ваше письмо.1 Вчера получил от Файнермана письмо,2 в к[отором] он пишет о вас, что дело ваше назначено к слушанию в Вильне.3 (Почему в Вильне?) Когда? В чем дело? И я так живо вспомнил о вас, что захотелось вам написать и получить от вас вести. Ф[айнерман] пишет, услыхав про то, что мы собирались за границу, что это так и надо, и что надо, когда гонят в одном городе, бежать в другой, и что вы даже думали об этом. Не знаю, как вы думаете, но я считаю, что не надо никуда ни от чего уходить: везде те же люди, тот же я и, главное, тот же бог, от кот[орого]