имел об ее будто бы смягчившихся чувствах к вам и вашей жене. Я решительно не могу понять, чем она руководится, поступая так, на основании чего так действует и чего ожидает от своих поступков. Я пишу это для того, чтобы выразить вам, как мне трудно, почти невозможно писать ей, решительно не зная на что опереться. Я попытаюсь все-таки исполнить ваше желание, но очень сомневаюсь, удастся ли мне это.
Меня гнали и вас будут гнать.1 Я не могу не повторять этого сам себе; и хотя мне больно, что я повторяю это только о других, я все-таки не могу не видеть истинности и неизбежности этого. Ведь положение ваше, исповедующего словом и делом учение Христа в мире, ненавидящем это учение, всё равно что положение человека, кот[орый] хотел бы итти навстречу бегущей на него толпы. Он не может не быть смят. Это признак того, что он идет куда должно. Но ужасно жалко и больно и в особенности за мать, за Цецилию Владимировну. Утешаюсь тем, что бог по силам дает испытание, и что это не сломят, а укрепит ее. Кроме того я уверен, что это не может продолжиться, что она опомнится, и отдадут детей. Каких они лет? Старшему, я думаю, лет 5, 6.2
Что же это значит? Хочет она, чтоб их признали кн[язьями] Хилковыми, и чтобы было кому отдать состояние? Или просто желание сделать больно? Пишите, пожалуйста.
Мне очень, очень близко к сердцу ваше положение, особенно положение Ц[ецилии] В[ладимировны]. Одно думаю, что чем тяжелее и труднее то положение, в к[оторое] вы поставлены, тем необходимее не торопиться, не горячиться, не отдаваться чувству, а поступить по тем самым основам любви, прощения, подставления другой щеки, во имя которых изменилась ваша жизнь, и случилось с вами всё, что случилось.
Претерпевый до конца спасен будет. Сколько раз мне случалось раскаиваться, что немного не выдержал и изменил тому, что начал. Вот тут-то нужна вера — не вера в какую-либо метафизическую сущность, а вера в тот закон любви, который могущественнее всего и побеждает всё. — Помоги вам бог, вам и Ц[ецилии] В[ладимировне], иметь эту веру, и горе ее наверное обратится в радость. Как? я не знаю, но уверен, что так будет.
Я еще в деревне, один с дочерью Машей. Все мои в Москве,
