с предисловием к ней Толстого, написанным в 1886 г., была напечатана в Париже в 1890 г. в книге: Leon Tolstoï et Timothée Bondareff, «Le travail». Traduit du russe par B. Tseytline et A. Pagès, Paris (Лев Толстой и Тимофей Бондарев, «Труд». Перевод с русского Б. Цейтлина и А. Пажеса, Париж).
1890 г. Июня 30. Я. П.
Спасибо за доброе письмо ваше, почтенный Павел Михайлович.
Что я разумею под словами: «Картина Ге составит эпоху в истории христианского искусства»? Следующее: Католическое искусство изображало преимущественно святых, мадону и Христа, как бога. Так это шло до последнего времени, когда начались попытки изображать его, как историческое лицо.
Но изображать, как историческое лицо, то лицо, которое признавалось веками и признается теперь миллионами людей богом, неудобно: неудобно потому, что такое изображение вызывает спор. А спор нарушает художественное впечатление. И вот я вижу много всяких попыток выдти из этого затруднения. Одни прямо с задором спорили, таковы у нас картины Верещагина,1 даже и Ге Воскресенье.2 Другие хотели третировать эти сюжеты, как исторические, у нас Иванов,3 Крамской,4 опять Ге Тайная вечеря.5 Третьи хотели игнорировать всякий спор, а просто брали сюжет, как всем знакомый, и заботились только о красоте (Доре,6 Поленов7). И всё не выходило дело.
Потом еще были попытки свести Христа с неба, как бога, и с пьедестала исторического лица на почву простой обыденной жизни, придавая этой обыденной жизни религиозное освещение, несколько мистическое. Такова Ге Милосердие8 и франц[узского] художника: Христос в виде священника босой, среди детей9 и др. И всё не выходило. И вот Ге взял самый простой и теперь понятный, после того как он его взял, мотив: Христос и его учение не на одних словах, а и на словах, и на деле в столкновении с учением мира, т. е. тот мотив, к[оторый] составлял тогда и теперь составляет главное значение явления Христа, и значение не спорное, а такое, с к[оторым] не могут не быть согласны и церковники, признающие его богом, и историки,
