1859 г. Мая 3. Я. П.
Василий Петровичь, Василий Петровичь! Что я наделал с своим Семейным Счастьем. Только теперь здесь, на просторе, опомнившись и прочтя присланные коректуры 2-й части, я увидал, какое постыдное г...о, пятно, не только авторское, но человеческое — это мерзкое сочинение. Вы меня подкузмили, чтобы отдать это, будьте же за то и вы поверенным моего стыда и раскаянья! Я теперь похоронен и как писатель и как человек! Это положительно. Тем более, что 1-я часть еще хуже. Пожалуйста, ни слова утешенья не пишите мне, а ежели вы сочу[в]ствуете моему горю и хотите быть другом, то уговорите Каткова не печатать эту 2-ю часть, а получить с меня обратно, деньги, или считать за мной до осени. Слово я держу и поправил коректуры с отвращением, которого не могу вам описать. Во всем слова живого — нет. — И безобразие языка, — вытекающее из безобразия мысли, невообразимое. — Ежели же уже невозможно миновать этой чаши, то будьте другом, пересмотрите коректуры и перекрестите, поправьте, что можно. Я не могу. Мне хочется всё перекрестить. — Ежели же удастся вам спасти меня от увеличенья срама печатаньем 2-й части, то сожгите ее и рукопись, взяв ее у Каткова. Не даром я хотел печатать под псевдонимом. — Деньги 350 р. я могу возвратить через неделю. — Конец повести не прислан мне и не нужно присылать его. Это мука видеть, читать и вспоминать об этом. —
Затем прощайте, жму вам руку и прошу серьезно и с участием понять, что я пишу.
3 Мая.
Коректуры я посылаю на имя Каткова, но надеюсь, что вы получите это письмо прежде, чем он коректуры.
Впервые опубликовано в ТПТ, 4. стр. 66—67.
На это письмо В. П. Боткин отвечал 6 мая 1859 г., что оно не удивило его и он понял негодование Толстого. Он напоминал, что, когда Толстой в первый раз прочел ему свою новую вещь, он заметил, «что всё это исполнено какого то холодного блеска и ничто не трогает, ни мысли, ни сердца». Он теперь остался при этом мнении, язык, он считает, «везде отличный» — его-то он и разумел под словом «блеск». «А вся неудача
