Марьяна молча нагнула голову и задумчиво рвала росистые листья груши.
Кирка становился смѣлѣй и одушевлялся. —
— Я совсѣмъ не человѣкъ сдѣлался, какой-то дуракъ сталъ и все отъ тебя. — Чтожъ, ежели я бѣденъ, все, коли ты захочешь, то будешь зa мной. — Потому что я слову твоему вѣрю, помнишь, что въ садахъ говорила. — Ей Богу, Марьянушка, матушка, грѣхъ тебѣ будетъ, ты меня погубила. А ежели ты пойдешь за Терешку Игнаткинскаго, я не знаю, что надъ собой сдѣлаю, потому, ей Богу. — Марьянушка, я ничего сказать не могу: что хочешь со мной дѣлай. — И онъ взялъ ее за руки. —
— Слушай ты мои слова, Кирка, отвѣчала Марьяна, не вырывая рукъ, но отдаляя отъ себя молодого казака. — Ты меня знаешь, я съ ребятами шутить не умѣю, не такъ какъ Настька и другія дѣвки съ молодыхъ лѣтъ побочиновъ имѣютъ. Я этого не знаю, а я тебѣ все по душѣ скажу. — Вотъ что — ты меня, руки пусти — я сама все скажу. Я тебѣ прошлымъ лѣтомъ сказала, что за тебя замужъ пойду. Теперь время пришло. Иди самъ или мать пошли къ батькѣ, мамукѣ не говори. Ни за кѣмъ кромѣ за тобой я не буду. Вотъ тебѣ мое слово. Такъ и мамукѣ скажу. И слово будетъ крѣпко какъ камень.
— Ей Богу? право? Марьянушка? спросилъ Кирка, обнявъ ее. —
Марьяна тоже обняла его сильными руками и крѣпко прижалась къ нему. — Братецъ, голубчикъ ты мой! слабо проговорила она. Потомъ она быстро вырвалась отъ него и побѣжала къ станицѣ за коровой.
— Подожди часикъ, душенька, мамушка, что я сказать хотѣлъ, уговаривалъ ее шепотомъ молодой казакъ, слѣдуя за ней.
— Все сказали, ступай, чтобъ тебя не видали, а то опять убѣжитъ, прибавила она, указывая на корову, и смѣясь побѣжала за ней. —
Кирка долго слѣдилъ за ней до самыхъ воротъ и уговаривалъ, чтобъ она вернулась, но она ни разу не повернулась. Услыхавъ голосъ ея матери, которая встрѣтила у станицы дѣвку, Кирка остановился. Передъ нимъ прозрачно свѣтлѣла освѣщенная мѣсяцемъ росистая поляна. Изъ нея слышались свѣжіе звуки лягушекъ и перепеловъ и стрекозъ. Звуки эти были такіе же прозрачные, все говорило: туда, туда, въ наше царство луннаго свѣта и свѣжести. Кирка нѣсколько разъ снялъ и надѣлъ съ разгоряченной головы шапку, вдругъ повернулся и опять той же дорогой пустился черезъ канаву и загородку въ станицу на площадь. — Дѣвокъ уже оставалось мало на площади, всѣ расходились. Онъ гордо прошелъ мимо нихъ; Марьяны не было. Онъ взялъ за руку своего пріятеля Иляску и другихъ казаковъ и пошелъ ходить по станицѣ.
— Давайте пѣсни играть, ребята, сказалъ онъ и сильнымъ груднымъ теноромъ затянулъ старинную, выученную имъ отъ
