7) Наблюдая явленія[1] міра внѣ себя, человѣкъ видитъ строгую закономѣрность: все опредѣлено причина[ми] и слѣдствіями, и ту же закономѣрн[ость] онъ хочетъ перенести въ міръ жизни людей (исторіи), забывая, что явлен[ія] въ жизни людей происходятъ въ немъ [?], въ его волѣ и потому извнѣ опредѣлены быть не могутъ.
Дѣти — увел[ичительныя] стек[ла].[2]
31 Дек. 1900. Москва.
Все не пишу и очень нравственно низокъ. Сейчасъ получилъ письмо отъ господина, устраивающаго библіотеку. Онъ какъ будто укоряетъ меня въ корыстолю[біи] при продажѣ моихъ сочиненій: налогъ на бѣдныхъ и т. п..... И мнѣ стало ужасно обидно, что онъ, не зная моего отношенія къ этому, подозрѣваетъ, упрекаетъ меня. Мало того, я почувствовалъ къ нему ненавис[ть] и б[ылъ] въ недоумѣніи какъ поступить: молчать, сказать, чтобы обратил[ся] въ складъ къ женѣ. И все б[ыло] нехорошо. Хотѣлъ подняться выше этого и не могъ, до тѣхъ поръ, пока не догадался, что все дѣло въ моемъ отношеніи къ нему. Надо не ненавидѣ[ть], а любить его: разъяснить ему его ошибку, ему помочь. Да, только одна любо[вь] развязываетъ всѣ узлы.
Думалъ:
1) О томъ, что дѣти это увеличительныя стекла зла. Стòитъ приложить къ дѣтямъ какое-нибудь злое дѣло и то, чтò казалось по отношенію взрослыхъ только нехорошимъ, представляется ужаснымъ по отношенію дѣтей: несправедливость сословій, еврейство, развратъ, убійство...
2) Думалъ нынче о томъ, что главная неестественность драматич[ескихъ] произведеній есть то, что говорятъ всѣ лица одинаково долго и ихъ слушаютъ. Въ дѣйствительности это не такъ: каждое лицо имѣетъ возможность говорить и выслушиваетъ по свойствамъ своего характера и ораторскаго искусства. Хотѣ[лъ] такъ передѣлать свою драму. Да видно, мое сочинительство кончилось. Чтожъ, и то хорошо.
1 Января новаго года и столѣтия. Е. б ж.
