Не убій во всѣхъ газетахъ, даже въ Итал[ьянскихъ], съ исключеніями. Жду посѣтителей.
Записано за это время:
1) Я говорилъ о нереальности всего передаваемаго внѣшними чувствами, слѣдовательно всего матерьяльнаго. Невольно вопросъ: чтò же реально? Въ чемъ жизнь, если всѣ матерьяльныя явленія не составляють ее? Реально и важно въ жизни только одно: видоизмѣненіе единицъ: образованіе новыхъ единицъ посредствомъ увеличенія единицъ изъ единицъ стар[ыхъ].
[28 октября. Кочеты.] Нынче 27 Окт. 1900. Кочеты. Я у Тани уже 10 дней, и не писалъ ни дневника, ничего, хотя здоровье хорошо. Нынче не 27, а 28.
Сейчасъ ходилъ, молился и думалъ. Запишу сейчасъ же сюда вмѣсто книжки:
1)[1] Жизнь есть переходъ изъ одной формы въ другую — и потому самоотреченія, т. е. выхода изъ своей формы — мало; нужно образовать новую форму. Жизнь этого міра есть матерьялъ для этой новой формы.
Еще въ Ясной я упалъ и ушибъ больн[ую] руку, такъ что не могъ поднимать ее. Дорогой защемилъ такъ палецъ, что ноготь сходитъ и не могу имъ дѣйствовать. Здѣсь хорошо.
М[ихаилъ] С[ергѣевичъ] мало любитъ и уважаетъ Таню. Она очень хороша и еще ближе ко мнѣ по реакціи. Но ей некогда. Отъ С[они] хорошія письма. Очень жаль ее.
Думалъ:
1) Жизнь есть постоянное творчество, т. е.[2] образованіе новыхъ высшихъ формъ. Когда это образованіе на нашъ взглядъ останавливается, или даже идетъ назадъ, т. е. разрушаются существующія формы, то это значитъ только то, что образуется новая невидимая намъ форма. Мы видимъ то, чтò внѣ насъ, но не видимъ того, чтò въ насъ, только чувствуемъ это (если не потеряли сознанія и не признаемъ видимаго внѣшняго за всю нашу жизнь). Гусеница видитъ свое засыханіе, но не видитъ бабочки, кот[орая] изъ нея вылетитъ.
