Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 54.pdf/560

Эта страница не была вычитана
этот же замысел в записях 9 и 18 июня 1903 г. (стр. 177 и 178). Еще см. прим. 417 и 1188.

484. 204—208. Человеческое и Божеское. — Еще в 1897 году, в списке сюжетов, намеченных им к разработке, Толстой поместил замысел «Казнь в Одессе» (см. т. 53, Дневник от 13 декабря 1897). В 1898 или 1899 году, в период напряженной работы над романом «Воскресение», в его третьей части, Толстой, быть может вспомнив этот замысел, попытался, правда вскользь, коснуться его. Отразилось это в черновых текстах, частично использованных при дальнейшей обработке тех глав романа, в которых изображается пребывание арестантов в этапной тюрьме. В беседу политических на этапе, в этих черновых, был введен рассказ Набатова о том, как к нему в камеру, в бытность его в Нижнем, вахтер привел старика старообрядца.

«Старичок вошел и в ноги мне.

— Что вы?

— Я тебе кланяюсь, потому узнал, что ты одной веры с вьюношем Синегубом. Правда это?

— Правда.

— Ну вот я и кланяюсь, потому что видал, как везли его на шафот на казнь. Я вместе в остроге сидел — и видал я, как он прощался со всеми и Евангелие держал и все плакали, а он радостен был и как сияние от него шло...»[1]

И просил старик Набатова открыть ему «свою веру», и не поверил его ответу.

В этом, отражающем «казнь в Одессе», наброске Толстой казненного называет Синегубом и характеризует его, как человека удивительного «по чистоте души, нежности и твердости убеждений до самой смерти».

В окончательную редакцию указанных глав «Воскресения» Л. Н. Толстой этот разговор о Синегубе не включил. Сюжет этот казался ему таким значительным и выдающимся по силе, что ему хотелось дать его во всей глубине, так чтобы близкий ему духовный облик казненного в Одессе юноши был достаточно ярко освещен.[2]

Прошло еще около пяти лет и Толстой набросал, очевидно в один присест, на последних страницах тетради своего Дневника[3] печатаемый выше

  1. См.: 1. Том 32 и 33. 2. «К истории создания «Божеского и человеческого». Первоначальные наброски», с вводной заметкой К. С. Шохор-Троцкого — в сборн. «Толстой. Памятники творчества и жизни», 2, ред. В. И. Срезневского, М. «Задруга», 1920, стр. 11—12. — 3. А. М. Хирьяков, «В лаборатории Л. Н. Толстого» — «Летопись», 1915, декабрь, стр. 249—250. — 4. Лев Толстой, «Неизданные тексты», «Academia» — ГИХЛ, 1933, стр. 406—409.
  2. О близости Толстому духовного облика этого персонажа его будущего рассказа «Божеское и человеческое» свидетельствует между прочим то, что он не мог без волнения и слез читать некоторые главы этого рассказа. См. воспоминания И. Я. Гинцбурга «Стасов у Толстого» — в «Сборнике воспоминаний о Л. Н. Толстом», изд. «Златоцвет», М. 1911, стр. 111—114.
  3. Новая тетрадь Дневника Толстого открывается записью 2 января 1904 года, в которой первая фраза гласит: «Написал в старом дневнике рассказ: Божеское и человеческое». (См. т. 55). Толстой не только написал его (вероятно 30 декабря), но уже 31 декабря 1903 года принялся за обработку сделанного в Дневнике наброска.
541