чем ты есть, высшее свойство добродетели. Теперь же я вижу, что это не только не высшее свойство, но это необходимое первое (или, скорее, второе) условие всякой доброй жизни. Как только человек немного освободится от грехов похоти, так тотчас же он отступается и попадает в худшую яму славы людской. И как для приучения себя к воздержанию есть путь и приемы, есть, главное, постоянное внимание к себе, так и для борьбы с славолюбием. И одно из первых упражнений — как в пище, не съесть более вкусного, а удовлетвориться менее вкусным, так и в этом — не воспользоваться случаем доброй славы и довольствоваться той, какая сложилась. А это и есть юродство. Юродство нарочно притворяться порочным хотя и полезно может быть себе, но думаю, что вредно, как есть гнилое; но не разрушать установившегося дурного мнения и радоваться ему, как освобождению от величайшего соблазна и привлечению к истинной жизни исполнения воли бога, естественно и должно. — Эту тему надо разработать в Сергии. Это стоит того.
Продолжаю о разумном и нераз[умном] в жизни.
4) Вся жизнь неразумна: неразумно то, что у человека ненужная слепая кишка, что у лошади остаток 5-го пальца, и все излишки, атавизмы всего живого, неразумна, главное, борьба за существование: бесполезная трата энергии. Человек вносит разумность и в мир природы, уничтожая неразумную борьбу и трату. Но деятельность эта вне себя, далекая, только отраженная. Человек только рассудком видит это неразумное. Неразумие же своей жизни он не только видит рассудком, но чувствует сердцем, как противное любви и всем существам. И в этом приведении неразумного в своей жизни к разумному состоит его жизнь. Очень важно тут то, что неразумие в природе познается рассудком, неразумие в самой жизни человеческой — сердцем (любовью) и рассудком.
Жизнь человека в том, чтобы приводить неразумное в своей жизни к разумному. И потому для этого нужны два дела:
1) Видеть во всем его значении неразумие жизни, не отвращать от него внимания и сознавать во всей чистоте разумность возможной жизни. Сознавая всю неразумность и всегда вытекающую из нее бедственность жизни, человек невольно отвращается от нее и, с другой стороны, ясно сознавая разумность
