Въ страстную суботу я сидѣлъ вечеръ у пріятеля. — Мы такъ заговорились, что и не замѣтили, какъ пробило одинатцать.
— Чтожъ — ты рѣшительно поѣдешь, или нѣтъ? — спросила, входя, молодая хозяйка дома у моего пріятеля.
— Да развѣ непремѣнно нужно ѣхать? — отвѣчалъ онъ, улыбаясь.
Я всталъ и взялъ шапку.
— Ты куда хочешъ ѣхать? — спросилъ онъ. — И непремѣнно поѣдешь?
— Еще бы! Въ университетъ, и сейчасъ иду одѣваться. Пожалуйста поѣдемъ! Я и Marie обѣщалась тамъ быть. Ну на что это похоже, такой праздникъ не встрѣтить въ церкви. — Надѣюсь, даже и вы пойдете въ церковь? — прибавила она, обращаясь ко мнѣ[1] нѣсколько насмѣшливо.
— Нѣтъ, я — спать, — отвѣчалъ я, — мнѣ и нездоровится, да и......
— Ну, вы какъ хотите, вы не мой мужъ, а ты пожалуйста, Сережа....
Я пожалъ руки двумъ супругамъ, надѣлъ пальто и вышелъ на улицу. Проходя черезъ залу и переднюю, я замѣтилъ, что полы были въ новь натерты, замки вычищены и лакей, подавшiй мнѣ пальто, напомаженъ и особенно гладко выбритъ. — Сапоги его блестѣли и скрыпѣли не пообыкновенному. На[2] улицѣ было темно, мокро и сыро. Фонари чуть свѣтились, освѣщая только свои мокрыя стеклы, — собаки лаяли за воротами, какъ и въ обыкновенные дни. Въ домахъ изъ-за сторъ виднѣлись огни. По изрытымъ улицамъ, неровно дребезжа, изрѣдка проѣзжали то дрожки, то бочки. Пешеходовъ совсѣмъ не было. Даже дворниковъ не видать было на тротуарахъ. Сверху