жиденку, что Табунъ по нашему, по русскому, ей дядя: «значитъ твой отецъ былъ Еврей, и его братъ,[1] выходитъ, Табунъ, такъ и значитъ, что онъ, т. е. Табунъ, его братъ» и т. д.[2] Нищій лѣтъ 70-ти Татаринъ, который шутя[3] толкалъ меня и которому я далъ хлѣба и водки, такъ былъ тронуть моей лаской, что все время, которое я тамъ пробылъ, онъ смотрѣлъ на меня съ выраженіемъ самой трогательной благодарности и какъ мальчишка старался угадывать мои желанія и прислуживать мнѣ. Онъ увѣрялъ, что ему только 40 лѣтъ. У Татаръ, какъ и у всѣхъ народовъ въ состояніи необразованія и постоянной нужды, старость не есть титулъ на уваженіе, а только титулъ на дешевую покупку ихъ услугъ. Велико было моральное развитіе Спартанскаго народа. —
Подъѣзжая къ Хасавъ-Юрту, показалось на два ружейныхъ выстрѣла человѣкъ 10 Татаръ, и храбрецы Кабардинцы, какъ и всегда водится, закопошились и перетрусились. Одинъ солдатъ въ авангардѣ сказалъ: Какъ бы откуда съ другой стороны не гикнули! Вотъ истинный трусъ![4] Онъ выразилъ свою боязнь такъ, что она могла сообщиться другимъ. — Вечеромъ въ Хасавъ-Юртѣ, какъ и всегда, ужъ говорили при мнѣ Офицеры, не зная того, что я былъ въ оказіи, что нынче было нападенiе на оказію. Вчера Зуевъ выказывалъ передъ Олиферомъ всю свою свѣтскость и утонченность; находилъ, что дрожички Алексѣева страмныя и т. д. Удивительно, какъ могутъ эти люди, выросшіе въ грязи и подъ палкой, не стыдясь передъ самими собой, смѣяться надъ чѣмъ нибудь! — Еще странно, что эти люди, какъ Зуевъ, любящіе цивилизацію, иностранныя слова, литературу, музыку, о которыхъ они имѣютъ самыя смѣшныя, офицерскія понятія, [могутъ] внушать своими разсказами довѣріе другимъ и больше, чѣмъ люди истинно образованные. — Впрочемъ эта странность происходитъ отъ того, что я живу между этими людьми съ ограниченными взглядами. Они понимаютъ одинъ другаго. — Нынче опять бѣгали на тревогу. Я читалъ Капитанскую дочку и увы! долженъ сознаться, что теперь уже
