То, что ожидало его завтра, означало только, что большая, неизбежная перемена, больше всех тех, какие были прежде, произойдет скоро в форме этой жизни. Но жизнь, сама жизнь, не может измениться. Перемена, да, и перемена самая большая, какую может испытать человек в этом мире, но почему же дурная? Скорее радостная. «Заснуть бы, — вдруг подумал он, — чтобы не ослабеть потом». Он лег на койку, закрыл глаза и тотчас же заснул.
В шесть часов его разбудил звук отворяемых запоров в коридоре. Он проснулся весь под впечатлением светлого, веселого сновидения, в котором он, открыв глаза, еще чувствовал себя. Он видел во сне, что он с Гапкой, маленькой дочерью кухарки, лазил по каким-то развесистым деревьям, осыпанным спелыми черными черешнями. Черешни сыпались на землю и — удивительное дело — собаки, они же и девочка, ловили их и подбрасывали кверху и опять ловили, и Гапка, тряся сучьями, заливалась, хохотала, глядя на это. И трясение сучьев и хохот Гапки было одно и то же. И глядя на эти сучья и слушая смех Гапки, нельзя было не смеяться. И Светлогуб проснулся, улыбаясь. И, улыбаясь, смотрел на железную дверь и слушал приближающиеся шаги по коридору и бряканье ружей.
А между тем колесница с юношей ехала по городу, вызывая любопытный ужас в тех людях, которые видели ее.
Был ясный, не жаркий южный осенний день, ветер дул с моря.
Когда Светлогуба выводили из тюрьмы и взводили на колесницу, он видел, что из всех окон смотрят на него, и он невольно подумал о том впечатлении, которое он производит. И, подумав об этом, вызвал на лице своем спокойное, радостное выражение и, подняв голову, улыбался, глядя на окна.
С тою же мыслью о том, чтобы являть людям вид мужественный, спокойный, радостный, он, сидя на лавке колесницы спиною к кучеру и держа в руке Евангелие, ехал по городу.[1]
Настроение это продолжалось во время выезда из ворот тюрьмы и переезда двух первых улиц. Но въехав в более людную часть города, стали встречаться люди, очевидно враждебно настроенные к нему. Он видел нахмуренные лица, сердитые жесты, очевидно осудительные слова, которые говорили о нем люди. И он почувствовал недоброе расположение к этим людям, досаду на них и сознание своей беспомощности.
«Меня казнят, меня убивают за то, что я хотел им добра, а им всё равно. Они ругают, презирают меня. Зачем же я делал всё это? Зачем?»
- ↑ Зачеркнуто: оглядывая людей и думая о том впечатлении, которое он производит.
