— Ну, дай Бог, дай Бог, — сказал Иван Матвеевич.[1]
Хаджи-Мурат не отвечал и, не смотря на свою кривую ногу, только что дотронулся до стремени, как уж, как кошка, вскочил на лошадь.
— Прощай, спасибо, — сказал он и, с тем особенным гордым таинственным видом, с которым сидит горец на лошади, выехал за ворота крепости со своей свитой.
Мы[2] стояли на крыльце, следя за ними, пока они скрылись.
— А хороший парень, — сказал Петровский.
— Славный, — сказала Марья Дмитриевна.
— Ну, такая же собака, как все, — сказал Иван Матвеевич.
— Всегда глупости говоришь, — сказала Марья Дмитриевна и опять покраснела и решительным шагом вошла в дом.V
С тех пор[3] до нас дошли слухи, что Шамиль всё не выпускает[4] семью Хаджи-Мурата, угрожая убить их, в особенности любимого сына Вали-Магому, и что Хаджи-Мурат выпросился у князя Воронцова в Нуху, где, как он говорил, ему удобнее вести переговоры с горцами. Больше мы ничего не слыхали о Хаджи-Мурате.
Марья Дмитриевна часто вспоминала и говорила о Хаджи-Мурате, Иван Матвеевич смеялся ей и при других, что она влюблена в Хаджи-Мурата. Марья Дмитриевна смеялась и краснела, когда это говорили. Меня же это оскорбляло за Марью Дмитриевну.
[5]Я стал поправляться и уже собирался отправляться к своему полку. И чем ближе подходило это время, тем мне милее становилась Марья Дмитриевна. А она попрежнему была полуматерински добра ко мне.
- ↑ Зачеркнуто: На этом они расстались в этот вечер, но между ними во взглядах и улыбках произошло нечто большее, чем простой дружеский разговор и воспоминание об этих взглядах и улыбках стало для Марьи Дмитриевны выше многих и многих других воспоминаний. Воспоминание это и для Хаджи-Мурата было одно из самых радостных его воспоминаний во время пребывания у русских; он почувствовал, что он полюбил. На другой день, когда они уезжали, и он опять в своей боевой черкеске, с пистолетом и шашкой, хромая, вышел на крыльцо и, пожимая руку, прощался с ней, Марья Дмитриевна с ласковой улыбкой подала ему корзиночку с абрикосами, он опять улыбнулся и, поспешно отвязав от своих часов сердоликовую печатку, подал ей. Марья Дмитриевна взяла и поклонилась ему. — Бог даст, Бог даст, — сказала она. Он еще раз улыбнулся вчерашней улыбкой. Хаджи-Мурат тронул своего кабардинца, и ⟨скры⟩ вся их конница тронулась
- ↑ Зач.: долго
- ↑ Зач.: и до... июня Марья Дмитриевна не видела еще лица Хаджи-Мурата ⟨мы долго⟩ ⟨слышно было⟩
- ↑ Зач.: его
- ↑ Зач.: Но прошло
