вертѣлъ портупею своей шашки, ожидая возвращенія Лозинскаго. Всѣ молчали, такъ что Крыльцовъ издалека услыхалъ приближающіеся теперь шаги Лозинскаго. Крыльцовъ не видалъ еще Лозинскаго, но узналъ, что онъ подходитъ, потому что всѣ стоявшіе въ коридорѣ какъ будто испуганно отступили и дали ему дорогу. Лозинскій подошелъ къ камерѣ Крыльцова и молча остановился. Подъ прекрасными, мутно смотрящими теперь глазами, было черно, и все лицо какъ будто осунулось внизъ.
— Крыльцовъ, есть у васъ папиросы? — сказалъ онъ точно не своимъ горловымъ голосомъ.
Крыльцовъ не успѣлъ достать свои папиросы, какъ помощникъ смотрителя поспѣшно досталъ портсигаръ и подалъ ему. Онъ взялъ одну, расправилъ, закурилъ, посмотрѣлъ на Крыльцова. Крыльцовъ съ ужасомъ смотрѣлъ на этаго сильнаго, полнаго жизни человѣка и не вѣрилъ тому, что было, и ничего не понималъ.
— Скверно, Крыльцовъ. И такъ жестоко и несправедливо. — Онъ нервно курилъ, быстро выпуская дымъ.
— Я вѣдь ничего не сдѣлалъ... Я... — онъ нахмурился самъ на себя и топнулъ ногой и замолчалъ.
Крыльцовъ тоже молчалъ, не зная что сказать. Въ это время по коридору почти бѣгомъ пробѣжалъ къ Лозинскому черноватенькій Розовскій съ своимъ дѣтскимъ личикомъ.
— A мнѣ вчера докторъ прописалъ грудной чай, — послышался его неестественный веселый тонкій еврейскій голосъ. — Я еще выпью. И мнѣ папироску, Крыльцовъ.
— Что за шутки! Розовскій! Идемъ, — опять тѣмъ же визгливымъ голосомъ, очевидно съ трудомъ, выговорилъ смотритель. Лозинскій отошелъ, и на мѣсто его у окна показались черные, влажно блестящіе глаза Розовскаго и его искривленное неестественной улыбкой, испуганное сѣрое лицо. Онъ ничего не сказалъ и не взялъ папиросы, а, только кивнувъ головой въ шапкѣ торчащихъ черныхъ волосъ, почти бѣгомъ, вслѣдъ за Лозинскимъ и смотрителемъ, пошелъ по коридору. Стража шла за ними. Больше Крыльцовъ ничего не видѣлъ и не слышалъ. Въ коридорѣ была гробовая тишина, а у него въ ушахъ все только звучалъ молодой звонкій голосъ Розовскаго: «еще выпью грудного чаю» и звукъ его шаговъ, мальчика, бѣжавшаго по коридору. Теперь ихъ вѣшали. Утромъ пришелъ сторожъ и разсказалъ прерывающимся голосомъ, какъ все свершилось. Лозинскій, красавецъ Лозинскій не противился, а только крестился всей ладонью и только послѣднюю минуту сталъ биться. Розовскій же не давался, визжалъ, плакалъ, все платье на немъ оборвали, таща его къ висѣлицѣ, а уже когда повисъ, только три раза вздернулъ плечами. Сторожъ представилъ, какъ онъ вздернулъ плечами, и махнулъ рукой.
Когда Крыльцова увидѣлъ послѣ этаго его товарищъ, онъ удивился, что въ густыхъ и мягкихъ вьющихся волосахъ его
