— При них взяла четыре красненьких, — хмурясь и не глядя на Бочкову, продолжала Маслова.
— Ну, а не заметила ли подсудимая, когда доставала 40 рублей, сколько было денег? — спросил опять прокурор.
Маслова вздрогнула, как только прокурор обратился к ней. Она не знала, как и что, но чувствовала, что он хочет ей зла.
— Я не считала; видела, что были сторублевые только.
— Подсудимая видела сторублевые, — я больше ничего не имею.
— Ну, что же, привезли деньги? — продолжал спрашивать председатель, глядя на часы.
— Привезла.
— Ну, а потом? — спросил председатель.
— А потом он опять взял меня с собой, — сказала Маслова.
— Ну, а как же вы дали ему в вине порошок? — спросил председатель.
— Как дала? Всыпала в вино, да и дала.
— Зачем же вы дали?
Она, не отвечая, тяжело и глубоко вздохнула.
— Он всё не отпускал меня, — помолчав, сказала она. — Измучалась я с ним. Вышла в коридор и говорю Симону Михайловичу: «хоть бы отпустил меня. Устала». А Симон Михайлович говорит: «он и нам надоел. Мы хотим ему порошков сонных дать; он заснет, тогда уйдешь». Я говорю : «хорошо». Я думала, что это не вредный порошок. Он и дал мне бумажку. Я вошла, а он лежал зa перегородкой и тотчас велел подать себе коньяку. Я взяла со стола бутылку финь-шампань, налила в два стакана — себе и ему, а в его стакан всыпала порошок и дала ему. Разве я бы дала, кабы знала.
— Ну, а как же у вас оказался перстень? — спросил председатель.
— Перстень он мне сам подарил.
— Когда же он вам подарил его?
— А как мы приехали с ним в номер, я хотела уходить, а он ударил меня по голове и гребень сломал. Я рассердилась, хотела уехать. Он взял перстень с пальца и подарил мне, чтобы я не уезжала, — сказала она.
В это время товарищ прокурора опять привстал и всё с тем же притворно-наивным видом попросил позволения сделать
