— Нет, не понадобятся, Аграфена Петровна, наверное не понадобятся, — сказал Нехлюдов, отвечая на то, что выражало ее покачиванье головой, — Скажите, пожалуйста, и Корнею, что жалованье я ему отдам вперед за два месяца, но что мне не нужно его.
— Напрасно, Дмитрий Иванович, вы так делаете, — выговорила она. — Ну, за границу поедете, всё-таки понадобится помещение.
— Вы не то думаете, Аграфена Петровна. Я за границу не поеду; если поеду, то совсем в другое место.
Он вдруг багрово покраснел.
«Да, надо сказать ей, — подумал он, — нечего умалчивать, а надо всё всем сказать».
— Со мной случилось очень странное и важное дело вчера. Вы помните Катюшу у тетушки Марьи Ивановны?
— Как же, я ее шить учила.
— Ну, так вот вчера в суде эту Катюшу судили, и я был присяжным.
— Ах, Боже мой, какая жалость! — сказала Аграфена Петровна. — В чем же она судилась?
— В убийстве, — и всё это сделал я.
— Как же это вы могли сделать? Это очень странно вы говорите, — сказала Аграфена Петровна, и в старых глазах ее зажглись игривые огоньки.
Она знала историю с Катюшей.
— Да, я всему причиной. И вот это изменило все мои планы.
— Какая же от этого может для вас быть перемена? — сдерживая улыбку, сказала Аграфена Петровна.
— А та, что если я причиной того, что она пошла по этому пути, то я же и должен сделать, что могу, чтобы помочь ей.
— Это ваша добрая воля, только вины вашей тут особенной нет. Со всеми бывает, и если с рассудком, то всё это заглаживается и забывается, и живут, — сказала Аграфена Петровна строго и серьезно, — и вам это на свой счет брать не к чему. Я и прежде слышала, что она сбилась с пути, так кто же этому виноват?
— Я виноват. А потому и хочу исправить.
— Ну, уж это трудно исправить.
— Это мое дело. А если вы про себя думаете, то тò, что мама желала...