для тебя. Растить, радоваться. И когда всё готово, сделалось, вдруг отказаться от всего! Тюрьма, позор. Да нет. Боря.
Борис. Мама, ты послушай.
Княгиня. Что же вы не говорите ничего. Вы погубили его, вы и должны уговорить его. Вам хорошо. Люба, говори же ему.
Люба. Что я могу?
Борис. Мама. Ты пойми, что есть вещи, которых нельзя, так же нельзя, как нельзя летать. Так я не могу служить.
Княгиня. Выдумал, что не можешь. Вздор. Служили все и служат. Выдумали с Николаем Ивановичем какое-то христианство. Это не христ[ианское], а дьявольское учение, которое заставит всех страдать.
Борис. Так и сказано в евангелии.
Княгиня. Ничего не сказано, а если сказано, то глупо сказано. Голубчик, Боря, пожалей меня. (Бросается ему на шею и плачет.) Вся моя жизнь была одно горе. Единственный просвет радости, и ты из него делаешь муку. Боря! Пожалей меня.
Борис. Мама, мне тяжело ужасно. Но я не могу вам сказать.
Княгиня. Ну, не отказыв[айся], скажи, что подумаешь.
Николай Иванович. Скажи, что подумаешь, и подумай.
Борис. Ну, хорошо. Но и вы, мама, пожалейте меня. Мне тоже трудно.
[Борис.] Я ведь в сумасшедшем доме, можно и точно с ума сойти.
Старший доктор (входя). Сударыня, это может иметь очень дурные последствия. Ваш сын в возбужденном состоянии. Я думаю, надо прекратить свиданье. В дни свиданий — четверг, воскресенье — прошу пожа[луйста], до 12.
Княгиня. Ну хорошо, хорошо, я уйду. Боря, прощай. Подумай, пожалей меня и в четверг встреть радостно. (Целует.)
Николай Иванович (подает руку). Думай с богом, как будто ты наверно завтра умрешь. Тогда только решишь верно. Прощай.
Борис (подходит к Любе). Что же ты мне скажешь?
Люба. Я не могу лгать. Я не понимаю, зачем мучать себя и всех. Я не понимаю и ничего не могу сказать. (Плачет и уходит.)
