Николай Иванович. Ну, что же я могу делать в этой жизни иного, как только то, чего требует от меня высший судья в моей душе, совесть, бог. И совесть, бог требует, чтоб я считал всех равными, всех любил, всем служил.
Александра Ивановна. И своим детям.
Николай Иванович. Разумеется, и своим, но чтоб я делал всё, что велит совесть. Главное — то, чтобы понять, что жизнь моя принадлежит не мне и твоя — не тебе, а богу, который послал нас и который требует от нас, чтобы мы делали его волю. А воля его...
Александра Ивановна. И ты в этом убедишь Машу?
Николай Иванович. Непременно.
Александра Ивановна. И она перестанет воспитывать детей, как надобно, а бросит их... Никогда.
Николай Иванович. Не только она поймет, ты поймешь, что больше делать нечего.
Александра Ивановна. Никогда!
[Николай Иванович.] Ну, что, Маша? Я не разбудил тебя нынче утром?
Марья Ивановна. Нет, я не спала. Что же, ты хорошо съездил?
Николай Иванович. Да, очень хорошо.
[Марья Ивановна.] Что же ты пьешь холодное всё? Кстати, надо приготовить гостям. Ты знаешь, приезжает Черемшанова с сыном и дочерью.
Николай Иванович. Ну что ж, если они тебе приятны, я очень рад.
Марья Ивановна. Я люблю ее и молодых людей. Только немножко не во-время.
Александра Ивановна (встает). Вот и поговори с ним, а я пойду посмотрю их игру.
Марья Ивановна. Некстати, потому что нам надо поговорить.
Николай Иванович. Я сейчас говорил Алине...