Николай Иванович. Мне верить нечего, а если бы он увидал истину, это было бы хорошо, и для него и для всех хорошо.
Александра Ивановна. Да если бы это было хорошо, то все бы тебе поверили, а теперь, напротив, никто тебе не верит, и жена твоя меньше всех. И не может поверить.
Николай Иванович. Кто же тебе сказал?
Александра Ивановна. Да вот ты растолкуй ей это. Она никогда не поймет, да и я не пойму, и никто в мире не поймет, чтобы надо было заботиться о чужих людях, а своих детей бросить. Вот это ты Маше растолкуй.
Николай Иванович. И Маша непременно поймет. И прости меня, Алина, но если бы не было чужих влияний, на которые она очень склонна поддаваться, она бы поняла меня и шла бы со мной вместе.
Александра Ивановна. В том, чтобы обездолить своих детей в пользу пьяного Ефима et compagnie? Никогда. А то, что ты на меня сердишься, то, ты меня извини, я не могу не сказать.
Николай Иванович. Я не сержусь. Напротив даже, я очень рад, что ты сказала всё свое и дала мне случай, вызвала меня на то, чтобы самому высказать ей весь мой взгляд. Я дорогой нынче думал об этом и сейчас скажу ей, и увидишь, что она согласится, потому что она умна и добра.
Александра Ивановна. Ну, в этом позволь усумниться.
Николай Иванович. Нет, я не сомневаюсь. Ведь это не какая-нибудь моя выдумка, а это только то, что мы все знали и что Христос открыл нам.
Александра Ивановна. Да, по-твоему, Христос это открыл, а по-моему — другое.
Николай Иванович. Не может быть другого.
Люба. Out. (Аут.)
Ваня. Нет, мы не видали.
Лизанька. Я видела, вот куда упал.
Люба. Аут, аут, аут.
Ваня. Неправда.
Люба. Во-первых, неучтиво говорить «неправда».
Ваня. А по-моему, неучтиво говорить неправду.
Николай Иванович. Да ты постой, ты не спорь, а выслушай.
Александра Ивановна. Ну, слушаю.
Николай Иванович. Ведь правда, что мы все каждую минуту можем умереть и уйти или в ничто, или к богу, который требует от нас жизни по его воле?
Александра Ивановна. Ну?
