— Ну?
— Нет, лучше не рассказывать... или расскажу. Подожми ноги.
И граф, махнув уже мысленно рукой на прозеванную им интрижку, с оживленною улыбкой подсел на постель товарища.
— Можешь себе представить, что ведь барышня эта мне назначила rendez-vous![1]
— Что ты говоришь? — вскрикнул Полозов, вскакивая с постели.
— Ну, слушай.
— Да как же? Когда же? Не может быть!
— А вот, пока вы считали преферанс, она мне сказала, что будет ночью сидеть у окна, и что в окно можно влезть. Вот что значит практический человек! Покуда вы там с старухой считали, я это дельце обделал. Да ведь ты слышал, она при тебе даже сказала, что она будет сидеть нынче у окна, на пруд смотреть.
— Да, это она так сказала.
— Вот то-то я и не знаю, нечаянно или нет она это сказала. Может быть, и точно она еще не хотела сразу, только было похоже на то. Вышла-то странная штука. Я дураком совсем поступил! — прибавил он, презрительно улыбаясь на себя.
— Да что же? Где ты был?
Граф, исключая своих нерешительных неоднократных подступов, рассказал всё, как было.
— Я сам испортил: надо было смелее. Закричала и убежала от окошка.
— Так она закричала и убежала, — сказал корнет с неловкой улыбкой, отвечая на улыбку графа, имевшую на него такое долгое и сильное влияние.
— Да. Ну, теперь спать пора.
Корнет повернулся опять спиной к двери и молча полежал минут десять. Бог знает, что делалось у него в душе; но когда он повернулся снова, лицо его выражало страдание и решительность.
— Граф Турбин! — сказал он прерывистым голосом.
— Что ты, бредишь или нет? — спокойно отозвался граф. — Что, корнет Полозов?
- ↑ [свиданье!]
