— Ты бы, — говорит, — сам поворочал, а то ты ушел ходить да еще деньги с собой унес все, а с меня спрашиваешь.
Рассерчал старик, побил сына.
На утро вышел Ефим Тарасыч к старосте о сыне поговорить, идет мимо Елисеева двора. Стоит старуха Елисеева на крылечке, здоровается:
— Здорово, кум, — говорит; — здорово ли, касатик, сходил?
Остановился Ефим Тарасыч.
— Слава Богу, — говорит, — сходил; твоего старика потерял, да, слышу, он домой вернулся.
И заговорила старуха — охотница была покалякать.
— Вернулся, — говорит, — кормилец, давно вернулся. Вскоре после Успенья никак. Уж и рады же мы были, что его Бог принес! Скучно нам без него. Работа уж от него какая, — года его ушли. А всё голова, и нам веселей. Уж и парень-то как радовался! Без него, — говорит, — как без света в глазу. Скучно нам без него, желанный, любим мы его, уж как жалеем.
— Что ж, дома, что ль, он теперь?
— Дома, родной, на пчельнике, рои огребает. Хороша, — баит, — роевщина. Такую Бог дал силу пчеле, что старик и не запомнит. Не по грехам, — баит, — Бог дает. Заходи, желанный, уж как рад-то будет.
Пошел Ефим через сени, через двор на пчельник к Елисею. Вошел на пчельник, смотрит — стоит Елисей без сетки, без рукавиц, в кафтане сером под березкой, руки развел и глядит кверху, и лысина блестит во всю голову, как он в Иерусалиме у гроба Господня стоял, а над ним, как в Иерусалиме, сквозь березку, как жар горит, играет солнце, а вокруг головы золотые пчелки в венец свились, вьются, а не жалят его. Остановился Ефим.
Окликнула старуха Елисеева мужа.
— Кум, — говорит, — пришел!
Оглянулся Елисей, обрадовался, пошел куму навстречу, полегонечку пчел из бороды выбирает.
— Здорово, кум, здорово, милый человек... Хорошо сходил?
— Ноги сходили, и водицы тебе с Иордана реки принес. Заходи, возьми, да принял ли Господь труды...
— Ну и слава Богу, спаси Христос.
Помолчал Ефим.
