Макаръ Семёновъ нагнулся близко къ Аксёнову и шёпотомъ сказалъ:
— Иванъ Дмитріевичъ, прости меня!
Аксёновъ сказалъ: «за что тебя прощать?»
— Я купца убилъ, я и ножикъ тебѣ подсунулъ. Я и тебя хотѣлъ убить, да на дворѣ зашумѣли; я сунулъ тебѣ ножикъ въ мѣшокъ и вылѣзъ въ окошко. Аксёновъ молчалъ и не зналъ, что сказать. Макаръ Семёновъ спустился съ нары, поклонился въ землю и сказалъ:
— Иванъ Дмитріевичъ, прости меня, прости ради Бога. Я объявлюсь, что я купца убилъ, — тебя простятъ. Ты домой вернёшься.
Аксёновъ сказалъ:
— Тебѣ говорить легко, a мнѣ терпѣть каково! Куда я пойду теперь?... Жена померла, дѣти забыли; мнѣ ходить некуда...
Макаръ Семёновъ не вставалъ съ полу, бился головой о землю и говорилъ:
— «Иванъ Дмитричъ, прости! Когда меня кнутомъ сѣкли, мнѣ легче было, чѣмъ теперь на тебя смотрѣть.... А ты ещё пожалѣлъ меня — не сказалъ. Прости меня ради Христа! Прости ты меня, злодѣя окаяннаго!» — И онъ зарыдалъ.
Когда Аксёновъ услыхалъ, что Макаръ Семёновъ плачетъ, онъ самъ заплакалъ и сказалъ:
— «Богъ проститъ тебя; можетъ быть я во сто разъ хуже тебя!» И вдругъ у него на душѣ легко стало. И онъ пересталъ скучать о домѣ, и никуда не хотѣлъ изъ острога, а только думалъ о послѣднемъ часѣ.
