Долли сказала, что она пріѣдетъ другой разъ, но что не проситъ отдавать визита. На минуту замолчали, и Анна и Удашевъ переглянулись.
— Да, Москва, — сказала Анна. — Можетъ быть, мы поѣдемъ въ Петербургъ. Тогда я буду у васъ.
Вечеромъ, когда пили чай на терассѣ и Удашевъ ушелъ къ тренеру, Анна съ безпокойствомъ ждала его и, когда онъ пришелъ, поспѣшила идти спать.
На другое утро Долли хотѣла ѣхать, но не смѣла отказать просьбамъ и осталась до вечера. Удашевъ сказалъ, что проводитъ ночью. Анна сказала:
— Какъ ты?
— Да я провожу до большой дороги.
И опять неловкое молчаніе. Вечеромъ Удашевъ поѣхалъ провожать верхомъ, а Анна простилась съ Долли на крыльцѣ.
Ордынцевъ заговорился въ конторѣ. Ночь прелестная. Жена ждетъ, почти не видалъ. И смутная мысль: Долли пріѣдетъ, и надо видѣть, какъ она разскажетъ сестрѣ про свиданіе съ Удашевымъ. Странный ревнивый страхъ вдругъ напалъ на него. Уже темно было и свѣтло отъ мѣсяца, когда онъ вбѣжалъ на терасу. Старуха одна.
— Мама, гдѣ всѣ?
— Стива, кажется, легъ спать. А Кити развѣ не съ тобой? Я думала, что ты съ ней пошелъ?
— Куда?
— На встрѣчу Долли, она со всѣми дѣтьми. И что это ночью ѣздить. Она съ Шурочкой пошла.
Ордынцевъ стоялъ молча. И мрачная тѣнь ревности вполнѣ застлала его мысль: «она пошла отъ нетерпѣнья узнать, что онъ». Вдругъ лай собакъ, который глушилъ и экипажъ и веселые женскіе голоса. Привезли мама. Голосъ Кити. Что за глупость. Онъ встряхнулся и выбѣжалъ.
— Ахъ, а я тебя искала вездѣ.
Она взяла его за руку, пожала.
— Ну какъ не стыдно по ночамъ?
— Ничего, маменька, всѣ дѣти здоровы, да меня проводили.
— Кто?
— Алексѣй Кириллычъ до дороги.
Ордынцевъ выпустилъ руку жены, и холодъ пробѣжалъ по спинѣ. «Теперь вѣрно. Но можетъ быть, она не видала его, она не дошла до дороги».
— Какая лошадь славная у Удашева, — сказала дѣвочка.
«Кончено. Теперь все кончено». Онъ пустилъ ее руку и весело сталъ говорить съ Долли, разсказывая про охоту. Кити видѣла эту веселость и все поняла. Вечеръ длился невыносимо долго для обоихъ. Они знали, что неизбѣжно объясненіе, и желали его всей душой и боялись. Другіе видѣли, что что-то не