и, то улыбаясь, то хмурясь самому себѣ, то выпрямляясь и смотря волосы, смотрѣлъ на себя.
Въ то время, какъ онъ хмурился, онъ поправлялъ прошедшее тѣмъ, что вмѣсто прощенія вызывалъ на дуэль Вронскаго; когда дѣлалъ жесты, онъ убивалъ его, когда улыбался, онъ съ любовью умолялъ жену не покидать его и смотрѣлъ въ зеркало, чтобы знать, какое вліяніе могла имѣть на нее его умоляющая улыбка. Когда выпрямлялся и смотрѣлъ волоса, то спрашивалъ себя въ зеркалѣ, очень ли онъ старъ. Но все это было сдѣ[лано].[1]
Когда послѣ многихъ переговоровъ, пріѣздовъ, отъѣздовъ на половинѣ своей жены, куда Алексѣй Александровичъ уже не входилъ, онъ очутился наконецъ одинъ въ домѣ съ сыномъ и гувернанткой, онъ ужаснулся своему положенію.
Съ той минуты какъ онъ понялъ изъ словъ Степана Аркадьича, что все его умиленіе, прощеніе и вся его христіанская любовь были для другихъ, для Анны въ особенности, безтактной помѣхой для ея счастія, онъ почувствовалъ себя потеряннымъ и виноватымъ и отдался совершенно въ руки тѣхъ, которые занимались имъ. Его такъ завертѣли и запутали,[2] что онъ не отдавалъ себѣ отчета въ томъ, что будетъ, и только когда уже Анна уѣхала и Англичанка прислала спросить его о томъ, должна ли она обѣдать съ нимъ вмѣстѣ или отдѣльно, онъ понялъ ясно, что жена съ любовникомъ ушла отъ него и что онъ остался одинъ съ сыномъ. Онъ въ первый разъ тутъ только понялъ свое положеніе, взглянувъ на него глазами другихъ людей, и ужаснулся ему. Труднѣе всего въ этомъ положеніи было то, что онъ никакъ не могъ соединить своего прошедшаго съ настоящимъ и предстоящимъ будущимъ. Не то прошедшее, когда онъ счастливо жилъ съ женой, смущало его. Переходъ отъ того прошедшаго къ знанію невѣрности жены онъ страдальчески пережилъ уже, и оно было понятно ему. Если бы жена тогда, послѣ объявленія о своей невѣрности, ушла отъ него, онъ былъ бы несчастливъ, какъ онъ и былъ, но онъ бы не былъ[3] въ томъ ужасномъ безвыходномъ положеніи, въ какомъ онъ чувствовалъ себя теперь. Онъ не могъ теперь никакъ примирить своего недавняго прошедшаго, своего умиленія, своей усиленной любви къ умиравшей женѣ, своего прощенія, своей любви къ маленькой дѣвочкѣ и заботъ, сознанія своей христіанской высоты съ тѣмъ, что теперь было, т. е. съ тѣмъ, что[4] онъ остался одинъ
- ↑ На этом слове рукопись обрывается.
- ↑ Зачеркнуто: всѣ тѣ, которые взяли на себя устройство его семейныхъ дѣлъ,
- ↑ Зач.: потерянъ и испуганъ
- ↑ Зач.: все это въ глазахъ другихъ была только безтактная помѣха жизни другихъ и что
